А на кухне у Демида тоже есть камеры?..Рустам

Я провожаю Соню с дочкой на самолет. На днях у Майюши взяли костный мозг, не знаю, как я не поседел, пока делался забор.

Астафьев сорвал голос, уверяя меня, что нашей пчелке не больно, но когда я увидел свою девочку на каталке, сердце чуть не разлетелось по грудине в клочья.

Она увидела нас, села и потянулась ко мне.

— Папа, на ручки.

Кажется, я Соню даже оттолкнул, не помню, не в себе был. Бросился к каталке с такой скоростью, что медсестрица чуть под нее не занырнула. И хоть персонал смотрел на меня как на умалишенного, мне было плевать. Я замираю и дышать перестаю, когда меня за шею обнимает моя маленькая девочка.

Я ее не просто люблю, она моя жизнь.

Они обе. Порву за них. И если бы существовал прибор, которым можно измерить человеческие чувства, на мне он бы точно поломался к херам.

Я сказал Соне абсолютную правду. Я любил бы пчелку просто потому что она ее дочка. А Амиру, даже будь он моим родным сыном, а не племянником, я всегда был бы дядей.

Можно вменять мне это в вину, можно долго рассуждать о вселенской несправедливости, но ребенок единственной любимой женщины тоже становится единственным и любимым. И ничего с этим не сделаешь.

У нас с Соней больше не было близости после той единственной ночи в доме Демида, которая началась прямо на кухне. Соня сказала, что это был необдуманный поступок. Что нельзя идти на поводу у своих чувств, а решения должны приниматься на свежую голову.

— Я для себя все решил, — сказал я, теряя голову от одуряющего запаха своей женщины, который так и не смог забыть, — еще когда встретил на презентации очень серьезного и очень ответственного специалиста Софию Дашкову.

— Что ты решил? — моя невозможная девчонка дразнилась, запуская в мои волосы свои ноготки. Рывком поднял ее на руки и понес в спальню.

— Что ты снова станешь Софией Айдаровой. Чего бы мне это ни стоило.

— Только не сюда, — закричала моя бывшая будущая жена, как только я ступил на порог. — Пойдем в другую комнату, гостевую.

— А чем тебе эта не нравится? — я уже еле держался.

— Это спальня Демида. У него здесь везде камеры.

— Я знаю, милая, — не выдержал и начал целовать прямо там, на пороге, — и знаю, как их отключить.

— Так он тебе тоже писал? — возмущенно пискнула Соня, но у меня больше не было ни сил, ни желания обсуждать брата.

Конечно, написал. Две простыни. Я читать задолбался и его послал. Ну и поблагодарил, конечно. Сначала поблагодарил, потом послал.

В гостевой у Демида тоже нормальные кровати, но нам если честно было все равно. Мы же не спать туда пришли.

Когда за окном начало светать, у Сони глаза сами стали закрываться. Она в свою комнату засобиралась.

— Спи здесь, со мной, — пробовал я ее уговорить, но она не соглашалась ни в какую.

— А если Майюша проснется, а меня нет? Она же испугается!

— Так давай вместе к ней пойдем. Мы же все равно будем вместе спать, Соня, и она будет это видеть.

— Я еще не решила, — отвела моя девочка глаза. Это она о предложении руки и сердца, которые я ей делал всю ночь. И в любви тоже всю ночь признавался. Но все веселье сразу испарилось, когда она уткнулась мне в плечо и сказала: — Не подгоняй меня, Рустам. Мне надо привыкнуть. Это… сложно.

И я с ней согласился. Как будто у меня был выбор. Пришлось согласиться.

Садиться на голодный паек после такой ночи это как недрогнувшей рукой самому себе отрезать яйца. Но я хочу чтобы Соня по-настоящему вернулась ко мне, а не по привычке, не из-за ребенка и других обстоятельств.

Нам еще о многом предстоит поговорить. Я хочу знать как она прожила каждый день без меня, и как жила все это время моя дочь. Я хочу, чтобы они обе мне доверяли, и чтобы больше никогда не чувствовали себя незащищенными.

Но у нас не было на это времени. Рус в спешном порядке связался в клиникой, оформил документы на выезд, и Ди с Амиром на частном самолете вылетели в Германию. Вместе с ними на борту летели в медицинском контейнере клетки костного мозга, которые спасут мальчику жизнь.

Руслан полетит следом как только мы с ним покончим с некоторыми незакрытыми вопросами. А я полечу к своей семье, к жене и дочке.

Когда приходит время прощаться, Соня сама меня целует. Обхватывает руками лицо и так пристально вглядывается, как будто надеется заглянуть в душу. Или что-то там прочитать.

— Ты уже решил, что делать с Лизой? — спрашивает тихо, пока Майя ест шоколадный батончик.

— Вернется Демид, решим, — отвечаю уклончиво. Мне правда нужно его дождаться.

— Пообещай, что приедешь, — она не просит, требует. Отнимаю от лица руки и каждую целую в раскрытые ладони.

— Обещаю, — говорю, глядя в до боли родные глаза, — я же без вас жить не смогу, Сонь.

— И мне, папа, и мне, — подставляет моя пчелка свои вымазанные шоколадом ладошки. Я их тоже целую.

— Смотри, Рустам, ты пообещал, —