от него в Шато-Тьерри, важной крепости, за которую он также отвечал. Оттуда он вступил в ожесточенное противостояние с горожанами и отказался отвечать за оборону города, если ему не разрешат привлечь 300–400 профессиональных солдат — необходимый, по его мнению, минимум. Горожане, издавна враждебно относившиеся к профессиональным гарнизонам, не разрешили ему взять с собой более 50-и человек. Они также не позволили ему занять Марсовы ворота, римскую триумфальную арку, превращенную в крепость, что, по мнению Гийома, было необходимо для его личной безопасности. Он боялся оказаться в ловушке в городе в случае восстания в пользу Карла.

Утром 16 июля, когда французская армия приближалась к Шалону, Филипп де Савез и Гийом де Шатийон вместе явились на собрание горожан. Они спросили горожан, готовы ли они противостоять армии Дофина. В ответ они получили вопрос. Если они окажут сопротивление, сможет ли ланкастерское правительство оказать им помощь? Савез ответил, что в данный момент нет, но если город продержится шесть недель, то его выручит большая англо-бургундская армия, которая в данный момент формируется в Париже. В Реймсе было немало людей, которые хотели сохранить верность бургундцам. Но большинство считало, что ответ Савеза недостаточно обнадеживающий. Англичане тяжело расплачивались за свою неспособность вывести армию на поле боя после Пате. Савез и Шатийон решили, что больше ничего нельзя сделать. Когда они уезжали, Реймс отправил делегацию, чтобы встретить Дофина с изъявлением покорности. Делегаты сообщили, что нашли его "добрым, милостивым, сострадательным, милосердным с серьезным пониманием ситуации". Им были предоставлены практически те же условия, что и Труа. Канцлер Рено де Шартр вступил в город в качестве архиепископа, впервые за более чем десять лет. Вечером Карл и Жанна совершили торжественный въезд в город, за которым наблюдала ликующая толпа горожан[414].

Вся ночь прошла в лихорадочных приготовлениях к церемонии коронации, которая обычно готовилась в течение нескольких недель. Последняя коронация состоялась сорок девять лет назад, и многое пришлось импровизировать. Порядок церемонии был письменно зафиксирован еще при коронации Карла V в 1364 г., но он, вместе с короной и другими регалиями, находился в сокровищнице аббатства Сен-Дени под контролем англичан. Пришлось отыскать старое постановление XIII века, копия которого хранилась в библиотеке собора. За одну ночь пришлось изготовить простую корону и найти замену другим регалиям. Священный елей, которым помазывали королей Франции, по древнему и полузабытому ритуалу был доставлен из аббатства Сен-Реми находившемся за стенами собора. Коннетабль Франции, хранитель государственного меча, отсутствовал. Герцог Бургундский как старший из двенадцати пэров и ряд епископов, игравших важную церемониальную роль, находились в англо-бургундском лагере и их пришлось заменить другими.

Следующий день, 17 июля 1429 г., был воскресеньем. В девять часов утра в огромном пространстве Реймского собора открылась торжественная церемония. Она продолжалась пять часов. У главного алтаря герцог Алансонский посвятил Карла в рыцари, а затем архиепископ Рено де Шартр помазал ему елеем голову, грудь, плечи и руки. Карл принес традиционную клятву защищать свой народ, поддерживать Церковь, вершить правосудие и справедливость. Корона была возложена на его голову под звуки труб и крики "Ноэль!", настолько громкие, что некоторые прихожане опасались обрушения свода собора. В завершение церемонии король возвел Ги де Лаваля и Жоржа де ла Тремуя в графы, а Жиля де Ре — в маршалы. Еще несколько сотен человек были посвящены в рыцари. Жанна д'Арк все это время стояла рядом с королем у алтаря, держа в руках свое знаменитое знамя. Это было "прекрасно — видеть их благородную осанку", — писали королеве и Иоланде Анжуйской в Бурж трое слуг Анжуйского дома. Среди собравшихся были отец Жанны, один из ее братьев и несколько жителей Домреми, для которых эти впечатления, должно быть, были ошеломляющими. По окончании церемонии Жанна бросилась к ногам Карла и сквозь слезы провозгласила: "Благородный король, так исполнилась воля Господа"[415].

Жанна заслужила свое почетное место. Освобождение Орлеана во многом было обусловлено тем, что она подняла боевой дух защитников, но, скорее всего, это произошло бы в любом случае. Англичане не имели достаточного количества сил для осады, а все тактические решения принимались и выполнялись профессиональными капитанами, в частности, Орлеанским бастардом и Ла Иром. То же самое можно сказать и об операциях по изгнанию англичан из городов долины Луары. Роль Жанны при Пате была незначительной. Совсем другое дело — поход на Реймс. Без нее он бы не состоялся. Ее безразличие к риску могло привести к катастрофе, и именно поэтому против нее выступали самые опытные люди в Совете Дофина. В каком-то смысле они были правы. Взятие Труа, Шалона и Реймса было достигнуто с помощью приема, который можно было назвать блефом. Но на войне стратеги вынуждены рисковать. Аргументы Жанны были эмоциональными и духовными, а не стратегическими. Но, как оказалось, стратегические причины для похода на Реймс были лучше, чем она предполагала. Дофинисты смогли использовать психологический импульс, созданный майской и июньской победами и славой Жанны, которой приписывались эти победы. Время было выбрано удачно. Еще месяц — и герцог Бедфорд получил бы в свое распоряжение свежую армию. А пока в Шампани царила безвластие, и эффективного сопротивления не было.

Коронация Карла VII стала событием неизмеримо большим. Для многих французов, проживавших в регионах, находившихся под английским владычеством, оно означало устранение сомнений, возникших после заключения договора в Труа, относительно его права стать преемником своего отца. Для Кристины  Пизанской, подавшей голос из монастыря в Пуасси после десятилетнего молчания, она превратила Карла из простого претендента, отвергнутого ребенка последнего безусловно законного монарха, в настоящего короля. В сакральной теологии французского королевства это превращало его в избранника Божьего, преемника предыдущих королей, прошедших через те же ритуалы и пользовавшихся теми же полномочиями без всяких сомнений. В Париже секретарь Парламента, сторонник двуединой монархии, записал в своем реестре, что Карл "коронован в Реймсском соборе, как его отец и все короли Франции до него". Коронация ускорила распространение национального сознания за пределы ограниченных кругов, традиционно охватываемых пропагандой Валуа. Карл VII был безоговорочно отождествлен с Францией, чего никогда не мог сделать Генрих VI. "Верные французы, встаньте перед королем Карлом", — говорила Жанна в своем обращении к жителям Труа. Франция для французов, Англия — для англичан. Возвращайтесь в свою страну", — говорила она англичанам в своем знаменитом первом письме. Слова Жанны получили широкое распространение, способствуя формированию представления о том, что речь идет о конфликте наций, а не о гражданской войне во Франции. Даже среди англичан и бургундцев было понимание того, что началась новая эпоха. Те, кто по привычке называл Карла "Дофином", теперь стали называть его королем. Воинственно настроенный бургундский хронист Парижа, который, вероятно, был каноником Нотр-Дама, сохранил нейтралитет и с