Прежде чем он успел прийти в себя от изумления, вызванного этим неожиданным зрелищем, процессия уже подошла к главному входу.

— Ура, ура! Да здравствует Джон Гемпден! Ура, ура! Да здравствует Пим! дружно подхватывала толпа.

Но когда вслед за этим раздались возгласы: «Да здравствует парламент! Смерть предателю Страффорду!» — Скэрти не выдержал. Страффорд был его покровителем. Как смеет этот сброд поносить Страффорда! Он выскочил на веранду и бросился бежать по аллее к толпе. За ним следом бросились несколько кирасиров, стоявших в воротах двора и тоже с недоумением глазевших на это зрелище.

— Подлые бунтовщики! — вскричал Скэрти, подбегая к толпе и выхватывая на ходу шпагу. — Кто из вас осмелился оскорбить благородного лорда Страффорда, пусть еще раз посмеет произнести эти гнусные слова! Я вырву ему язык из его изменнической глотки!

— Не торопись, господин, не махай шпагой! — раздался зычный голос, и из толпы выступил дюжий молодец со смуглым лицом, обросшим густой щетиной, одетый в камзол с чужого плеча и в шляпе с пером. Это был не кто иной, как наш старый знакомец Грегори Гарт. — Чего зря грозишься? — насмешливо продолжал он. — А ну-ка, попробуй! Посмотрим, удастся ли тебе выполнить свои угрозы! Это я первый крикнул «Смерть предателю Страффорду!» — И с этим вызывающим возгласом Гарт выхватил из ножен здоровенный палаш и принял оборонительную позу.

— Ткни его, Грегори! — крикнул из толпы рослый, широкоплечий человек это был браконьер Дэнси. — Сделай на нем зарубку! Я тебе помогу!

— И мы тоже! — хором подхватили кузнецы, пекари, мясники, выступая и меряя взглядом кирасиров, стоявших позади Скэрти.

Скэрти не решился привести в исполнение свою угрозу. Противники, столпившиеся вокруг молодца с палашом, были все до одного вооружены и грозно сжимали в руках кто — молот, кто — нож, кто — дубину; да вся толпа тут же ринется им на подмогу, а у его кирасиров разве что у двоих, у троих, имелись шпаги, а остальные были и вовсе без оружия.

В рукопашном бою все преимущества находились на стороне противника. Капитан кирасиров не мог не учесть этого; он решил отступить и вернуться с вооруженным отрядом. Вот тогда он покажет этому сброду, который осмелился бросить ему вызов!

Он уже собирался было скомандовать своим кирасирам отступить, но в это время сэр Мармадьюк соскочил с коня и, подойдя к капитану, остановился между ним и толпой.

— Мне думается, капитан Скэрти, — сказал он с легкой иронией в голосе, что вы слишком далеко зашли в вашем служебном рвении. Могут быть разные мнения насчет заслуг «благородного Страффорда», как вы изволили именовать Томаса Уэнтворта. Он сейчас предан суду, который, можно не сомневаться, поступит в ним так, как он того заслужил.

— Предан суду? Герцог Страффорд?

— Да, как я вам уже сказал. Он сейчас находится в том самом положении, в котором совсем недавно находился я. Признаюсь, я не без удовольствия покинул этот приют! Я понимаю, капитан Скэрти, что вы еще не могли быть осведомлены об этой перемене в судьбе вашего друга, ибо он только вчера переступил порог Тауэра.

— Страффорд в Тауэре! — с ужасом повторил Скэрти, не веря своим ушам.

— Да, и скоро предстанет перед судом. Не перед «Звездной палатой», которая вчера прекратила свое существование, но перед судом, который будет более справедливо судить его преступления, — перед Высшим Парламентским Судом. Томас Уэнтворт предстанет перед ним как государственный преступник, обвиняемый в измене своей родине.

— Да здравствует парламент! Смерть изменнику Страффорду! — снова закричала толпа, приветствуя речь сэра Мармадьюка.

Скэрти казалось, что он сходит с ума. Он повернулся, чтобы уйти домой и обдумать наедине, как ему действовать дальше, но сэр Мармадьюк остановил его.

— Капитан Скэрти, — громко сказал он все тем же спокойным, ироническим тоном, — не так давно вы соизволили предъявить мне королевскую грамоту. Я счастлив, что могу ответить вам тем же. Я привез вам приказ от его величества, как вы можете сами убедиться, взглянув на эту печать.

Сэр Мармадьюк достал из камзола пакет, запечатанный королевской печатью.

— В тот раз вы были так любезны, — продолжал он, — что дали возможность всем присутствующим ознакомиться с его содержанием. Я последую вашему примеру.

И, сломав печать, сэр Мармадьюк прочел во всеуслышание:

«Капитану Скэрти, командиру отряда королевских кирасиров.

Бэлстрод Парк.

Его величество король повелевает капитану Скэрти вывести вверенный его командованию отряд из владений сэра Мармадьюка Уэда и направиться с ним на расквартирование в наш королевский дворец в Виндзоре. Его величество предлагает сим своему верному слуге капитану Скэрти приступить к выполнению приказа немедленно по получении оного.

Уайтхолл.

Carolns Rex».

Послание его величества было встречено громкими одобрительными возгласами, но ни один голос в толпе не крикнул «Да здравствует король!» Все знали, что эта уступка сэру Мармадьюку со стороны короля была сделана не по доброй воле, а внушена страхом. Он сделал это по настоянию парламента, и толпа, приветствуя этот справедливый акт, кричала: «Да здравствует парламент!»

Лицо Скэрти было чернее тучи, когда он последний раз вошел к себе в комнату, чтобы собраться в дорогу.

— Малодушный трус! — злобно бормотал он сквозь стиснутые зубы. Это относилось не к кому-нибудь из обитателей усадьбы, а к королю, который поставил капитана Скэрти в такое унизительное положение.

Спустя десять минут он уже скакал во главе своего отряда прочь из Бэлстродской усадьбы, оставив нескольких кирасиров для сопровождения обоза…

Марион бросилась в объятия отца, как только он сошел с коня.

— О Боже, какая радость! Ты жив и невредим! — шептала она, прижавшись к его груди.

— Да, дитя мое, с такими отважными провожатыми я чувствовал себя в полной безопасности.

— Судьба сжалилась надо мной! Ведь я почти готова была дать свое согласие, пожертвовать собой, но это было бы для меня хуже смерти…

— Пожертвовать собой? Кому, Марион?

— Ему, Скэрти. Он обещал добиться для тебя помилования, но только при условии, что я… — Марион замялась, не решаясь повторить слова Скэрти.

— Можешь не говорить, какие это были условия, — сказал сэр Мармадьюк. — И ты, моя мужественная девочка, готова была принять их! Я знаю твое великодушие! Но, благодарение Богу, я обязан своим спасением не милости врага, а мужеству друзей, и прежде всего — вот этому доблестному джентльмену, которого ты видишь рядом со мной. Если бы не он, приказ короля пришел бы, пожалуй, слишком поздно…

Марион подняла глаза, и взгляд ее встретился с пламенным взглядом Голтспера, сидевшего на коне.

В эту минуту сэру Мармадьюку пришлось вмешаться в стычку