Сглотнув ком в горле, я открываю дневник и сразу вижу обращение ко мне, приклеенное к первой странице:

«Миша, я знаю, что в детстве ты читал мой дневник. Ты тогда бросил его на кровати, хотя я, уходя из своей комнаты, оставила его в ящике стола. Кроме тебя, больше никто не мог его трогать. Но то было очень давно, когда я писала сюда свои детские переживания о родителях. Потом мои мысли кардинально изменились.

Потому что их занял ты.

Здесь 320 страниц, из которых 200 — о тебе.

Я хочу, чтобы ты прочитал их».

Не дыша, я открываю 120 страницу, пронумерованную Лизиной рукой, и вижу дату шестилетней давности. Мне тогда было 20 лет, а ей 16.

«Дорогой дневник!

Сегодня я узнала, что папа и Кристина усыновили Мишу. Я не могла поверить, когда нашла в папином сейфе свидетельство о его усыновлении. Это был синий лист с российским гербом. Я перечитывала его снова и снова и не могла поверить, что это правда. А потом я услышала за окном рев мотоцикла. С таким хамством и неуважением к прохожим может ездить только Миша. Я быстро убрала свидетельство в сейф, закрыла его и заторопилась на выход из квартиры, но распахнулась дверь и зашел ОН. Не один, а с какой-то рыжеволосой красоткой. И… Я заплакала у него на глазах.

Ненавижу себя за эту слабость. Я ведь давно поклялась, сама себе, что Миша никогда не увидит, как я плачу! Я выбежала в подъезд, а он помчался за мной. Догнал меня на лестнице, прижал к стене и вдруг стал спрашивать, кто меня обидел. А я смотрела на него и поверить не могла, что он и правда никакой мне не брат. И глядя на Мишу, я поняла, что он не знает правду. Папа и Кристина всю жизнь скрывают ее от него.

Это до сих пор не укладывается в голове. И чем больше я об этом думаю, тем больше понимаю, что и я никогда не смогу рассказать Мише правду, как бы он меня ни обижал и что бы он мне ни говорил. Ведь это так сильно его ранит! Он так любит папу и Кристину, и Иру с Лешей. Меня только не любит, но это мне уже кажется сущей ерундой. Вся наша с ним война теперь мне кажется такой не важной по сравнению с тем, что я сегодня узнала.

Нет, я совершенно точно никогда ему не скажу. Хотя знаешь, дорогой дневник, когда я плакала в подъезде и смотрела на Мишу я вдруг подумала, что он очень красивый. И еще мне так хочется посмотреть его татуировки! Но он ведь никогда мне не разрешит. Интересно, он их делает просто так или они для него что-то значат?».

Я закрываю дневник, чтобы перевести дух. Горло будто стягивает колючей проволокой. Я думаю отдышаться и продолжить читать дальше, но не тут-то было. В плеере начинает играть «Богемская рапсодия» группы Queen. Под нее был наш с Лизой первый и единственный танец.

Я откидываю голову на спинку сиденья и закрываю глаза, мысленно перемещаясь в один из самых счастливых дней в своей жизни, только сейчас осознавая, насколько эта песня оказалась для меня пророческой.

Лондон встречает меня еще большим ливнем, чем был все эти два дня в Москве. Я получаю багаж, ловлю такси и еду по адресу квартиры, которую снял, еще находясь дома. Рискованно, конечно, арендовать жилье только по фотографиям, но я не хотел селиться в гостинице и ходить на осмотры квартир. Некогда этим заниматься, нужно работать.

Я смотрю в окно автомобиля на серую, залитую дождем столицу Англии, и совсем не чувствую того восторга, который испытывал каждый раз, когда сюда приезжал. Сейчас вместо красивых зданий перед моими глазами по-прежнему Лизин дневник.

Я прочитал его весь в самолете. Все ее мысли, все ее чувства на протяжении тех лет, что она меня любила, а я даже не подозревал об этом. Она в подробностях описала мою аварию тогда на гонке со Змеем и как приходила ко мне в больницу. Иногда мне кажется, что я до сих пор чувствую ее слезы на своей руке. Я ведь так и не сказал ей, что не спал тогда и все слышал.

Больше половины жилой недвижимости в Лондоне была построена в первой половине XX века. Я снял квартиру в такой. Это небольшие двух- или трехэтажные домики, идущие ровной линией по улице. От тротуаров они ограждены небольшими калитками, за которыми находятся ступеньки, ведущие к деревянной двери подъезда.

Пожилой хозяин выходит на улицу сразу, как я достаю из багажника чемоданы. Седовласый мистер Дженкинс, вежливо улыбаясь, сопровождает меня на последний, третий этаж. На лестничной площадке всего две квартиры. Левая дверь темно-коричневого цвета — моя.

Мистер Дженкинс отпирает ее ключом, и я сразу попадаю в просторную гостиную точно, как на фотографиях. Напротив большого мягкого дивана находится телевизор, по бокам от него книжные шкафы, у окна большой круглый стол для семейных обедов.