– Отцепись!! – орал Влад, раскрасневшись от напряжения. Он едва удерживал в руках руль, и Анна ему мешала. – Уйди!! Наклонись!! Я ничего не вижу!!

Он хотел притормозить, а затем попытаться развернуться и уйти в обратную сторону, но заднее правое колесо уже грызло кромку обрыва; прекратив сопротивляться ста пятидесяти лошадиным силам, Влад неминуемо опрокинул бы свою "сузуки" с обрыва, и потому ему ничего не оставалось, как мчаться вперед в жесткой сцепке с "опелем", налегая всей грудью на руль и не давая ему раскрутиться в обратную сторону.

– Прыгай!! – крикнул Влад Анне, чувствуя, что машина уже шлифует днищем край обрыва, но этот приказ был нелеп, так как Анна при всем своем желании не могла бы открыть дверь, и не только потому, что она была деформирована и наверняка заклинила, а потому, что снаружи ее крепко подпирал черный бок "опеля". Ее волосы трепыхались на ураганном ветру, хлестали по лицу Влада, и тот крутил головой, плевался, что-то орал, и глаза его стремительно наполнялись ужасом, и когда "сузуки" на полном ходу въехала в глубокую промоину, мячом выскочила оттуда и, на мгновение став невесомой, задрала левые колеса вверх, сдавленно произнес какое-то матерное слово.

"Опель" тяжелым ударом скинул "сузуки" с обрыва. Машина вылетела с дорожного полотна и, распарывая передними колесами зеленую поросль склона, покатилась вниз, затем уткнулась передком в складку, перевернулась, задрав измученные колеса кверху и бесстыдно подставив солнцу днище с патрубками и приводами, грохнулась на крышу и заскользила санками, с треском ломая тонкие деревья, ветки, разрывая сети колючих кустов, переплетенных вьюнком; через полсотни метров машина ударилась о толстый ствол ели, развернулась волчком и, перевалившись на бок, замерла в валежнике.

Анна лежала сверху Влада. Ее локоть упирался ему в лицо. Влад, еще не веря в то, что он по-прежнему в сознании и способен пошевелиться, приподнял голову, сплюнул землю, набившуюся в рот, оперся рукой в мягкий мох, который заполнял все пространство окна, и попытался подтянуть к животу ноги.

Анна пришла в себя без стона, тряхнула головой, подняла лицо, посеченое осколками стекла, и прошептала:

– Надеюсь, это все? Больше не едем?..

Она мешала Владу сесть и дотянуться до левой двери. Вылезти через выбитое ветровое окно было невозможно: сплющенная крыша машины сузила отверстие.

– Ты можешь что-нибудь сделать? – с раздражением спросил Влад.

Анна, морщась от острой боли, ухватилась за край рамы и подтянулась. Ей пришлось сначала встать коленом на рулевое колесо, а потом пролезть через окно наружу. Не останавливаясь, она сползла с машины на траву и, растерянно трогая спутавшиеся волосы, пошла по склону вниз, не замечая острых шипов ежевики, которые цеплялись к ее одежде и царапали руки.

Влад не поверил своим ушам: Анна плакала навзрыд, и ее голос стоном раненой волчицы разлетался по лесу. Он торопливо вылез из машины и, прихрамывая, кинулся за ней.

– Анна! Успокойся! – звал он. – Нам повезло! Мы остались живы! Ты слышишь меня?..

Он догнал ее, схватил за руку и попытался прижать к себе, но Анна вдруг с яростной силой оттолкнула Влада и с размаху влепила ему пощечину.

– Убирайся! – закричала она. – Я тебя ненавижу! Я вас всех ненавижу! Подонки! Подонки!! Я не хочу никого видеть!! Я хочу умереть…

Она упала на траву лицом вниз. Рыдания сотрясали ее тело. Влад, кусая губы, стоял над ней. Это хорошо, думал он. Пусть проплачется. Ей станет легче. С любовью расстаешься всегда с кровью и болью. Поболит – и перестанет. Зато она уже навсегда выкинула Вацуру из сердца и похоронила его имя.

48

Батюшка в самом деле прекрасно ориентировался на местности. Профессиональный бродяга и благодетель шел вгору по лесной тропе столь решительным и уверенным шагом, словно этот маршрут он преодолевал ежедневно много лет подряд. Я, со всей своей стайерской закалкой, едва поспевал за ним. Лада шла со мной вровень и виду не показывала, что устала, хотя это было заметно по румянцу на ее щеках и лихорадочному блеску глаз.

Солнце еще не поднялось над горами, и лес был наполнен тяжелым сырым воздухом. Если кто-нибудь из нас задевал тонкий ствол дерева, то сверху сыпалась обильная роса. Вокруг стоял крепкий дух прелых листьев и грибов.

Батюшка часто останавливался и, обернувшись, интересовался моим самочувствием. Я не разыгрывал героя, и если от слабости начинала кружиться голова, садился на пень и переводил дух. Рука почти не болела, подчас я вообще забывал о ране, но силы были уже не те, что до выстрела. Должно быть, из меня вытекла изрядная порция крови, к тому же отравляла сознание потеря любимого "опеля" вместе с Кураховым.

Словом, мне вдвойне труднее стало управлять своим телом, и я бы никогда не решился на эту авантюру, если бы не был уверен в том, что Лада окажется достойным компаньоном и при необходимости умело воспользуется своим "макаровым". Батюшку я предполагал вообще вывести из игры, как только среди деревьев покажутся контуры замка, и отправить его вниз.

– Уже близко, – сказал отец Агап, когда мы вышли на полянку, изрытую оврагами, на дне которых покачивался молочный туман. Мы остановились на очередной привал. Лада попросила не оглядываться и отошла в сторону. Когда она вернулась, я заметил, что молния на кармане сумки, в котором лежала книга с пистолетом, наполовину раскрыта, чего до этого не было. Она достала оружие и пристроила его где-нибудь за поясом или в нагрудном кармане?

У нас с Ладой еще не было четкого плана. Мы действовали по принципу: главное – ввязаться в драку, а там посмотрим. Но плана действий у нас не было по той причине, что мы не знали, что ждет нас в доме Олега. Мы даже не были уверены в том, что он, профессор и Марина сейчас находятся там, а не перекапывают Карпаты где-нибудь в лесной глуши. Меня мучила не столько тактическая неопределенность, сколько стратегическая. Я сам до конца не мог понять, чего хочу, чего добиваюсь, следуя за батюшкой на рожон. Взять за шкирку профессора и с его помощью отыскать клад? Или же круто "наехать" на Олега, отмстив ему и Марине за