оно, все взаимосвязано, — подвел черту Балабанов. — Научная неизбежность!

Приятели еще посидели в задумчивости, допили, что оставалось, и, сами того не подозревая, обратились к реальному сектору.

— Надо посуду собирать, дело ясное! — тяжело сказал мастер Тишкин.

И скоро они уже шли в приемный пункт стеклотары, матеря по дороге всю эту Юго-Восточную Азию. И козла этого Васю, из Братеева, конечно, тоже…

Марк Розовский

Счастье

Собрались на собрание. Сидим, слушаем. Слушаем, сидим. Вдруг на трибуну вылезает тип.

— Я, — говорит, — принесу вам счастье.

А мы, между прочим, его ни о чем таком не просили. Ну-ну, думаем. Хочешь принести — приноси. Нет возражений.

На следующий день приносит. Разворачивает. Показывает. Мы все удивляемся:

— И это счастье?.. Что-то не похоже…

Тогда этот тип ничуть не смущается и говорит:

— Хорошо. Я принесу вам счастье во второй раз.

А мы его и второй раз не просили. Но что делать, если он настаивает? Против счастья ведь особенно не попрешь. В конце концов, думаем, ну чем мы рискуем?.. Получится что-то у этого типа — хорошо. А не получится — хуже не будет. Счастья ведь нам всегда не хватает. Глупо отказываться в нашем-то положении.

Через год приносит. Развязывает. Мы ахаем:

— Что ты нам принес?! Это же ужас какой-то.

Он говорит:

— Извините. Ошибочка вышла. Я хотел одно, а сделалось совершенно другое. Ну да я еще попытаюсь.

Третья попытка. А мы и на этот раз к нему ни с какими такими просьбами не обращались. Нас его действия не касаются. Мы как жили, так и живем. И никто нам за всю жизнь ничего хорошего так и не принес. Хотя обещания были. Ну да ладно, думаем. Попытка не пытка. Ну принесет нам опять какое-нибудь дерьмо. Мы это съедим. И будем счастливы. А не съедим — тоже будем. И в том же продукте.

Десять лет где-то этот тип скитался. Вдруг появляется. Расстегивает. А там — ничего. Мы засмеялись: стоило ли столько лет надрываться, чтобы ничего не принести? Не тут-то было. Этот тип говорит:

— Вот оно… то самое… что вы просили!

А мы, заметьте, никогда его ни о чем… Мы говорим:

— Не подходит.

Он тут же спорить.

— Вы ничего не понимаете, — говорит. — Это как раз то, что вам нужно, идиоты.

Мы обижаемся, конечно. За что он нас идиотами обозвал?! Возражаем:

— Забирай к черту свое барахло. Надоел ты нам…

Он взволновался, аж трясется весь.

— А я говорю, — это он нам говорит, — это лучшее, что есть на свете… Вам же все завидовать будут!

Мы ни в какую. Не соглашаемся. Тогда он хватает револьвер.

— Взять! — кричит.

А кого брать? Ничего не возьмешь. У него и нет ничего.

— Взять, — кричит, — и раздать! От каждого по способности. каждому по потребности!

И давай раздавать. Карточки, талоны, купоны разные… Да только мы этим счастьем уже сыты. Этого счастья у нас уже было навалом. Прогнали типа.

Как вдруг появляется на нашем очередном собрании еще один тип.

— Я пришел, — говорит. — дать вам волю.

Ну, пришел и пришел. Разворачивает.

Затем раскручивает…

Через десять лет, извините, расстегивает…

И что?

И все ничего.

Можно сказать, зря на собрания ходим. Слушаем, сидим. Сидим, слушаем.

Инна Савельева

Новы людишки

И откуда людишки энти взялися быти — уж и не упомню. Много об их проказах бумаги марают, житье-бытье ихнее всяким цветом малюют. Сама-то я имя пока ишшо вблизи не любовалася. Моя тропка все пехем топчется, дождиком-градом секется. А они сердца свово воздухом не продувают, на птичек ухо не вострят, копыты по травушке не прогуливают. За имя, как за дитями. амбалы таки несуразные таскаются и блюдут. Ежели какой изверг накинется их ухрынкивать али мошну отымать, караульщики следят, чтоб те духом не падали.

А денег у их немерено, курями не клевано, все полати забиты по уши. С собой не носят, за пазуху имя не грузят, чтоб кто не позарился сдуру-то. А что купить в ум войдет — пластинку банковску, картонку таку махоньку, вытащат, и ну махать: подать мне того-сего-третьего! Налево махнут — хоромина встанет, направо — одежа летит справная. Не сказать, чтоб сильно фасонистая, только что пинжаки у их — как звон малиновый, а польта черные по земле метут. Вот и вся красота!

Логова ихние по-иноземски обделаны — обойки шелковы, для всякой машины конура белокаменная, из кажного сортира можно через окиян тары-бары по телефону разговаривать. В свои бюры прискочут с утра поране, не пивши не евши, и давай у секретарки кофе стребовать:

— Ну-тка, красна девка, круп разворачивай, тащи чашки одну за другой, да поболее! Не звонил ли мне кто, денег не предлагал ли? Все как есть сказывай!

А устанет какой «новой русский» «бабки» считать, так надумает: «Ну-тка я себе кралю каку сыщу. Чего сычом куковать?»

Невесту себе меряет да вешает — чтоб не короче версты была, да чтоб весу не боле пера утиного. А таких те-перя пруд пруди. И откуда взялися быти? То не было, не было, а то видимо-невидимо, как лебеды под забором.

Выберет одну, под венец с ней прогуляется и поначалу на свои презентации таскает да на пляжах, точно камбалу на сковородке, жарит. Это уж опосля, кады дети побегут, одну ее кинет печалиться, хоромы пылесосить и в тетрадках проверку делать. А тем часом себе помоложе да ишшо подлиньше кошелок сыщет, с имя ананасы трескает да где ни попадя в грех входит. Это у них заместо снотворного.

Малышня «новорусска» ишшо в ходунках таскается, а, гляди, уж по-американски на горшок