тёмной деревенской улице к замку. А в замке все уже ждало гостя. Жаровня, которой отапливают господские спальни зимой, была полна раскаленных углей, а в углях краснела кочерга.

Кривого Стефана привязали к доске, как на распятие. С его щуплого тела сержант сорвал рубаху.

— Все снимай, все! — Командовал Сыч.

Фриц Ламме знал, как вести такие дела. Стефан был худой, даже костлявый, в чем только душа держалась. Он все время всхлипывал и подвывал, а стражник поднес поближе жаровню, поставил рядом с Волковым. Волков взял в руки кочергу, осмотрел ее и спросил:

— Ты знаешь, кто я?

— Да, — испуганно кивал Стефан.

— Говори: «Да, господин», — сказал сержант и для доходчивости отвесил калеке оплеуху.

— Да, господин, — послушно заныл тот.

— Я буду задавать тебе вопросы, — начал было солдат, но его перебил Сыч.

— Экселенц, обождите малость, не спешите, дайте этому скорбному человеку шанс не попасть на виселицу.

— Это как? — Недоуменно уставился Волков на Сыча.

— Экселенц, — тихо заговорил Фриц Ламме, — дозвольте мне вести дело, так будет лучше.

Солдату не понравилось то, что Сыч его перебил, но он был ему благодарен, за что тот оградил его от подобной работы. Было ясно, что у Ламме намного больше опыта. Волков швырнул кочергу в жаровню и сказал:

— Ну, давай.

А сам уселся на колоду.

— Стефан, — начал Сыч, — ты ведь знаешь, почему ты здесь?

Калека озирался по сторонам, он был в панике.

— Вижу, знаешь, — улыбался Сыч.

В свете тусклых ламп и жаровни его улыбка больше походила на страшный оскал.

— Ну, говори, знаешь, почему ты здесь?

— Да, — выдавил Стефан.

— Что «да»? — Поинтересовался Сыч.

— Знаю.

— Ну, так расскажи господину коннетаблю, и только правду говори. Запомни, только правда спасет тебя от виселицы.

И тут Стефан зарыдал:

— Это не я! — Завыл калека.

— Что, не ты?

— Не я мальчишку отравил! Господом клянусь!

Волков сначала даже не понял, какого мальчишку и кто отравил, и хотел было переспросить, но Сыч его опередил:

— А если не ты, то кто тогда?

— Соллон! Это он мне велел! Я не знал, что еда отравлена!

И тут Сыч вдруг заорал:

— Врешь, сволочь, все ты знал!

— Не знал! Не знал! Господом клянусь, ни сном, ни духом. Он велел мне еду в замок отнести и мальцу этому отдать, Михелю! И сказать, чтобы он на подносе отнес ее в покои господина, — тут Стефан покосился на Волкова. — А я и не знал, что в еде отрава.

— А как же тебя пустили в замок? — Спросил Волков.

Он сидел чуть ошарашенный, ведь до сих пор, до сего момента, солдат думал, что отраву ему принесла служанка госпожи Ядвиги.

— Так я тамошнему сапожнику шкуры ношу, меня охрана вся знает!

Волков с укором глянул на сержанта, а тот молча развел руки, мол: кто ж мог знать.

— Яд откуда взял? — Снова заорал Сыч и схватил Стефана за волосы, стал трясти. — Яд откуда взял?!

— Ы-ы-ы! — Завыл Стефан, которому было страшно.

И в это мгновение Волков понял две вещи: во-первых, Стефан знал про яд, а во-вторых, коннетаблю очень повезло, что он не повесил Сыча.

— Отвечай, — орал Сыч, тряся Стефана, — иначе железом пройдусь! — И поднес к самому носу калеки раскаленную кочергу.

— Да у матери он свой яд взял, — сказал сержант.

— У матери, — переспросил Волков.

— Он же сын нашей ведьмы. Помните, мы были у нее до того, как вас подранили?

— Значит, у мамашки яд взял, — спросил Сыч.

— Ы-ы-ы, — выл Стефан.

— Что за яд был, я спрашиваю!

— Ы-ы.

— Упорствуешь, паскуда?! — Сыч два раза ударил калеку. — Сейчас железом жечь буду! Говори, что за яд!

— Буз… Буз… — Всхлипывал Стефан.

— Бузина, — догадался Сыч.

— Да-а-а! — Заорал калека. — Вываренная, ядрёная. Он просил, денег сулил, говорил, что ему нужно.

— Кто, Соллон? — Спросил солдат.

— Да, — рыдал Стефан. — Я не знал, что для вас.

— Значит, деньги сулил? Сколько? — Вел допрос Сыч.

— Д-двадцать крейцеров.

— Ого, большие деньги. А дальше?

— Я принес ему.

— Дальше говори.

— А он говорит, сходи к трактирщику, купи доброй еды и доброго вина. Я сходил.

— Дальше говори, — не отставал от него Сыч.

— А он говорит «неси в замок, отдай Михелю, пусть отнесет в покои коннетабля». А я ж не знал, что еда отравлена.

Сыч бросил кочергу в жаровню, подошел к Волкову и тихо сказал:

— Врет он. Знал, что еда отравлена, только не сознается никогда. А вот мальчишка не знал, поэтому вина и выпил или чего поел. Волков еще раз подумал, что Фриц Ламме свое дело знает. Если бы не он, то солдат задавал бы вопросы про письма, а про отравление так, наверное, никогда бы и не узнал.

— Ладненько, ладненько, — продолжал Сыч, — а когда ты мил человек, видел Соллона последний раз.

— Вчера. Да нет, позавчера уже, — говорил Стефан, заметно успокаиваясь. — Еду ему носил.

— И куда же носил?

— В дом сбежавшего старосты, он там живёт.

Сыч с улыбкой глянул на Волкова. Он был доволен собой. Волков, кривясь от боли, встал с колоды, на которой сидел, вытянув больную ногу:

— Ёган, ты коня не распрягал? Поедем брать Соллона.

— Нет, готова телега. — Отвечал слуга.

— Я его привезу, сказал сержант.

Волков глянул на него с ухмылкой и сказал:

— Ты уже привёз старосту.

— Я привезу Соллона, — настоял сержант, — не сомневайтесь, господин, Соллон мне не родственник. А вы сидите, чего вам ногу ломать.

— Ну, смотри, — солдат потряс пальцем пред лицом сержанта, — потом не говори мне ничего, если не получится, не поверю. Если Соллона не найдёшь, рядом с калекой висеть будешь.

— Пусть ваш холоп со мной поедет, чтобы видел всё. Если Соллона, не дай Бог, на месте не будет.

— Ёган, езжай с ним.

— Да, господин.

Они ушли. Волков сел, снова вытянул ногу, она так меньше болела. А Фриц Ламме продолжил, то, что у него так хорошо получалось:

— Ну а теперь, друг мой Стефан, поговорим мы о самом интересном. Расскажи-ка нам от кого ты принёс сегодня письмо трактирщику.

Калека, начавший было думать, что самое страшное уже позади вдруг понял, что это не так. Он сразу изменился. Он перестал подскуливать и подвывать, и налёт придурковатости с его лица исчез бес следа. Он исподлобья глядел на Сыча и молчал.

— Чего молчишь? Про Соллона-то сразу всё выложил, а тут замолчал.

А Стефан молчал, видимо думал, что сказать, поглядывая то на Сыча, то на Волкова.

— А вот теперь, экселенц, можете брать кочергу, вот теперь разговор только начинается. — Говорил Сыч, — дальше он