До сих пор граф де ла Марк противился этим настояниям, зная страх и отвращение королевы к Мирабо, недавно еще в разговоре вновь ему подтвержденные. Уничтожить предубеждение королевы взялся австрийский посланник в Париже граф де Мерси, снискавший последнее время доверие королевы. Взрывом восторга встретил Мирабо накануне сообщение графа Мерси о том, что королева изъявила согласие принять его сегодня в Сен-Клу. Волнение Мирабо было таким сильным, что он сидел в экипаже молча, лишь иногда отвечая на вопросы де ла Марка.

Однако разговорчивый де ла Марк не мог дольше выдержать этого молчания, считая к тому же своей обязанностью высказать несколько советов, чтобы предостеречь Мирабо от опрометчивых действий.

– Впрочем, – прибавил он с присущей ему любезностью, – для этого граф Мирабо истинный аристократ с головы до пят, чтобы в самом затруднительном положении, по меньшей мере, не потерять такта и знать, до чего он может дойти, где начать и где остановиться.

– Весьма великодушно с вашей стороны, милый друг, – ответил Мирабо, – что вы еще полагаетесь на мой аристократизм после того, как национальное собрание уничтожило все дворянство, и что я отправляюсь сегодня к королеве в Сен-Клу лишь как господин Рикетти, а мой друг, господин де ла Марк, любезно пожелал проводить меня до Отейля!

Де ла Марк засмеялся веселому расположению духа Мирабо. Однако, казалось, еще что-то лежало у него на сердце.

– Знаю, что ваши планы, любезный Мирабо, велики и благодетельны для Франции, – сказал он, помолчав. – Но не поставьте королеву в затруднительное положение проектами, слишком затрагивающими финансовые вопросы. Для чего-либо великого и обширного двор совсем без денег. Заем Неккера, как вы знаете, не удался, и в настоящую минуту двор крайне стеснен в средствах.

– То, что я намерен предложить, потребует мало денег, но принесет их очень много, – сказал Мирабо с улыбкой. – Я намерен спасти короля своими собственными средствами, если он даст обещание, что громадное увеличение доходов, которое непременно наступит, он разделит со мною или, по крайней мере, уплатит мои долги.

– Он сделает больше этого, – возразил значительно де ла Марк. – Вы знаете, что в этом отношении я принял на себя ведение ваших дел и не успокоюсь, пока не обеспечу вполне ваших интересов.

– Конечно, – небрежно ответил Мирабо. – У человека должны быть деньги. Если монархия их не имеет, то у спасителя монархии они должны быть! Однако не утруждайте себя чрезмерно, мой добрый граф де ла Марк. Вы знаете, что, в сущности, я очень мало придаю значения деньгам. Столько их прошло у меня в жизни сквозь пальцы, что мне все равно, откуда и куда они идут. Я заметил, что они всегда каким-то образом вновь появляются в кармане. Самые лучшие деньги те, о которых ты не знаешь, откуда они взялись. Всегда в точности знать, откуда получишь деньги, – это несчастье. Я вам, кажется, не рассказывал, как в конце прошлого года Лафайетт пришел ко мне, и хотя мы давно не виделись, вдруг, точно выстрел из пистолета, предложил мне сумму в пятьдесят тысяч франков. Мои денежные затруднения тогда были ужасного свойства, что, конечно, могло быть известно. Но эти деньги должны были быть ассигнованы из штатных королевских сумм, которыми Лафайетт в качестве национально-гвардейского владыки Франции распоряжался, кажется, по своему усмотрению. Дело это было мне неприятно, и я отказался.

– Весьма важно, однако, граф Мирабо, привести наконец ваши дела в порядок, – серьезно заметил де ла Марк. – Вы обещали мне составить список всех ваших долгов, и я вновь прошу вас об этом.

– По вашему настоянию я начал это скучное занятие, – смеясь ответил Мирабо. – Не путаясь в бесконечных подробностях, я высчитал, что общая сумма моих долгов доходит до 208 000 франков. Представьте, что в числе моих неоплаченных счетов есть еще счет за свадебное платье моей жены. Если бы гордая Эмилия де Мариньян знала это, то, наверное, оставила бы всякую мысль о примирении со мной. Однако давно уже не видел я ее в национальном собрании.

– Потому что вы сами стали там редким гостем, – засмеялся де ла Марк.

– Я там говорю лишь в чрезвычайных случаях, что достаточно для этого загнивающего собрания, – возразил Мирабо, сделав гордое движение рукой.

– Однако вернемся к нашему предмету, – начал вновь де ла Марк. – Недавно я имел случай беседовать с королем. Он признал, что граф Мирабо по силе и таланту может служить органом восстановления расстроенной монархии. По-видимому, он был готов на всякую жертву, чтобы такого человека приковать к своему престолу.

– Делайте со мной что хотите, любезный граф, – ответил Мирабо. – Если вы этого непременно требуете, то позволяю даже подкупить себя, но лишь с тем условием, что буду защищать монархию не иначе, как с трибуны национального собрания всякими, в высшей степени неподкупными способами. То, что я делал до сих пор, было, верьте мне, единственно верным для удержания и восстановления монархии.

В эту минуту путники достигли Отейля, где на время должны были расстаться. Ранее было условлено, что де ла Марк в экипаже отправится вперед в Сен-Клу для извещения о предстоящем прибытии Мирабо. Последний должен был быть приведен к королеве с такой таинственностью, что даже самые доверенные приближенные Марии-Антуанетты не должны были ничего знать. А потому Мирабо должен был прибыть один, с соблюдением величайшей тишины, к указанным ему воротам парка Сен-Клу.

В Отейле с некоторых пор жила прелестная маркиза д’Аррагон, племянница Мирабо, которую со времени смерти своего отца он почти не видел и в доме которой должен был остановиться, чтобы потом на приготовленной для него лошади отправиться к назначенному часу в Сен-Клу.

Вскоре всадник сел на лошадь и бросил взгляд на свежесть своего костюма, в котором должен был предстать перед королевой. И сегодня на нем был костюм третьего сословия лишь с некоторыми элегантными деталями, галстуком и жилетом.

Был прекрасный солнечный июльский день. Бледные и желтые в последнее время от разных потрясений и нездоровья щеки Мирабо вновь оживились сегодня свежим румянцем. Вся фигура его дышала почти юношеской отвагой. Образ королевы, казалось, манил его издали и он мчался вперед по большой дороге.

У назначенных ему ворот дворцового парка в Сен-Клу Мирабо остановил свою лошадь. Доверенный камердинер королевы уже ожидал его и, едва Мирабо соскочил с седла, принял лошадь, чтобы отвести ее в одну из находившихся поблизости конюшен. Затем вновь подошел к нему и, выражением лица рекомендуя молчание и осторожность, открыл вход в сад, указывая на одну из самых темных, густо заросших аллей, по которой им следовало идти. Пройдя ее молча, избегая малейшего шума, они направились к частному саду королевы. Здесь, на возвышении, живописно окруженный акациями и платанами, находился павильон, в который, указав на него молчаливым к почтительным знаком, проводник вошел и тотчас же вновь вышел, прошептав едва слышно, что ее величество королева ожидает графа Мирабо.

Быстрыми и смелыми, полными надежды шагами Мирабо вошел в павильон.