— Входите, доктор. Полагаю, вам доводилось видеть людей в ночных рубашках.

— Ну что мне вам сказать? — продолжал О’Брайан. — Сразу, как вы ушли, он впал в кому. Вас он узнал, в этом я не сомневаюсь, и не исключаю даже, что и за жизнь-то он боролся, чтобы успеть увидеть вас. Это бы ничуть меня не удивило. Видите ли, когда меня нынче, то есть, извините, вчера днем вызвали, он, в общем, уже был при смерти. Я не удивился бы, если б узнал, что несколько дней назад Сидни простудился или схватил насморк или что-нибудь еще, на что мы обычно не обращаем внимания. Вот и он не обратил. Погода, сами видите, какая. Легкая простуда, и люди думают, что просто оказались где-то на сквозняке. В городе было жарко все лето. Все, что я могу сказать, многие будут потрясены и опечалены известием о случившемся. Сидни Тейт был не из тех, с кем легко сблизиться, но люди, хорошо его знавшие, его любили. Это был прекрасный человек, и Форт-Пенну будет его не хватать.

— Да, — кивнула Грейс. — Жаль, что мало кто давал ему это понять, пока он был жив. Сидни казалось, что его у нас не любят.

— Ну, вы же знаете Форт-Пенн.

— Как не знать, — поежилась Грейс. — Итак, он умер?

— Да, — медленно кивнул головой О’Брайан.

— Где он?

— Все еще в своей палате, но вам туда не стоит заходить, Грейс.

— Я и не собираюсь. Я уже видела его, и это было тяжкое зрелище. Бедняга. Хорошо бы он вообще не знал, что я видела его в таком состоянии. Ладно, что дальше?

— Если хотите, я сам всем займусь. Почту за честь, Грейс.

— Вы ведь о похоронных делах, верно?

— Да. Думаю, надо обратиться к Вайнбреннеру?

— Право, не знаю. Мы что, с ним имеем дело?

— Вайнбреннер хоронил ваших родителей. Полагаю, в своем деле он лучший.

— Все правильно, Грейс, — подтвердила Конни, — так оно и есть. Я позвоню Броку.

— Да, скорее всего ваш брат сам захочет заняться похоронами. А вам стоит остаться здесь на ночь и выспаться как следует. Ну а я тем временем переговорю с вашим братом.

— Я только что выпила кофе, — сказала Грейс.

— Ничего, дам снотворного. Думаю, так будет лучше всего. Ложитесь, все равно до утра делать нечего.

— Вы правы, доктор, так будет лучше всего, — вставила Конни.

— Вряд ли я нуждаюсь в снотворном, но все же таблетку приму на всякий случай, — согласилась Грейс. — Только вот что, детям я сама все скажу. Не хочу, чтобы это был кто-то другой. Благодарю вас, доктор О’Брайан. Извините за грубость. Бестактность. Покойной ночи.

— Сейчас сестра принесет снотворное, — сказал О’Брайан.

— Прекрасно. Покойной ночи, — попрощалась Конни.

Грейс присела на край кровати.

— Знаешь, — заговорила она, — у меня какое-то чувство вины перед детьми. Вроде надо бы сейчас быть с ними и все рассказать. Умом-то я понимаю, что им лучше отдохнуть, но что-то подсказывает, надо быть рядом. Мы должны быть вместе. И в то же время — не следует их будить. Остается только Бога молить, чтобы никто из слуг или Брок даже намеком не проговорился. Я все должна сказать сама. Надо бы завтра встать пораньше. — Грейс подняла взгляд на Кони: — Ты настоящий друг, Конни! Я даже не собираюсь просить тебя подняться как можно раньше, знаю, что ты сама все сделаешь как надо.

— Ну конечно, дорогая. Ни о чем не беспокойся, я обо всем позабочусь. Брок и я, мы все сделаем. Хорошо бы, конечно, Хэм был здесь, но, коли его нет, я вместо него. Да, кстати, тебе надо составить список тех, кого бы ты хотела видеть на похоронах. Хочешь, я составлю?

— Пусть это будет самый узкий круг, только семья и несколько друзей.

— В таких случаях родственники всегда хотят обставить все по-семейному. Но Сидни — заметная фигура, многие считают себя его друзьями. И мне кажется, похороны надо сделать как можно более публичными. Это будет дань его памяти. Он всегда считал, что в городе его не любят, и делал вид, что ему все равно, а теперь и действительно все равно. Но знаешь, Грейс, даже если оставить в стороне религию, есть все же жизнь после смерти, и эта жизнь — память, которую люди хранят о тебе. Мне кажется, ты удивишься, увидев, сколько народу придет на кладбище, чтобы отдать Сидни последнюю дань уважения. Мы в долгу перед его памятью. Понимаешь, что я хочу сказать?

— Наверное.

— И когда все увидят, как много собралось народу, это и сохранит память о нем. И для детей, когда они вырастут, это будет правильно и хорошо. Их отца запомнят как человека, которого высоко ценили в Форт-Пенне.

— Ладно, убедила, — вздохнула Грейс.

— Вот твои таблетки.

— Только не дай мне проспать, ладно? В этом смысле мне и впрямь не на кого больше надеяться.

— Я разбужу тебя в половине восьмого. Ты успеешь собраться и приехать на ферму сразу, как дети позавтракают.

— Ни местечка, которое бы он не поцеловал. — Грейс словно со стороны взглянула на себя. — И у него ни местечка, которое бы я не поцеловала. А теперь все кончено. — Она повернулась к Кони: — Ты, наверное, думаешь, что все кончилось и без того. Но это не так. Он не мог бы жить без меня. И самое плохое в том, что сейчас я это понимаю, а еще вчера ни за что бы не признала. Он вернулся бы, как только понял, что я по-прежнему ему жена. Скажу дочери, что если ее потянет на сторону, пусть это лучше будет в начале семейной жизни. Раньше мне это никогда не приходило в голову, но теперь вижу, что когда давно замужем, залатать дыру труднее.

— Нам никогда не приходило в голову, что браки вообще нуждаются в залатывании дыр, — сказала Конни.

— Я знаю, что бы Сидни сказал на этот счет, — вздохнула Грейс.

— Да ничего они не знают, — сказал Брок. — Единственное, что я им сказал, так это что ты будешь с минуты на минуту. Они спрашивали меня о Сидни, но я ответил, что ты сама все скажешь.

— Спасибо. — Грейс вошла в дом. Дети еще не встали из-за стола. — Доброе утро, дети.

— Как там папа? — спросила Анна. Мальчики предоставили ей право задавать вопросы.

— Ему очень плохо. Доедайте свой завтрак и идите в гостиную. Нам надо поговорить.

— Мы доели, — сказал Билли.

Грейс посмотрела на их тарелки и чашки:

— Не совсем, но ладно, не важно. Пошли.

Дети проследовали за ней в гостиную.

— Садитесь, кто где хочет. Да, Альфред, закрой дверь, пожалуйста. — Мальчик повиновался и сел рядом с другими, перед матерью. — Мне не хотелось говорить об этом в столовой, — начала Грейс. — Чтобы никто из посторонних не услышал. Сейчас мы все вместе, все четверо. Альфред, Анна, Билли и мама. А папы больше с нами нет. Он ушел этой ночью.

— Ушел. Умер? — спросил Билли.

— Да. — Анна обняла младшего брата за плечи, но он сбросил ее руку. Альфред подался к матери, положил ей руку на плечо, она тесно прижала его к себе и поцеловала в щеку. Затем подошли и остальные, тоже поцеловали, но Билли тут же вернулся на диван и пристально посмотрел на мать.