— Ладно, если передумаешь, попроси миссис Баркер, — сказала Грейс. — А сейчас поцелуете меня, пока я не ушла к себе наверх?

— Да, мама, — хором ответили дети.

Они вышли, и в гостиной появилась Конни.

— Ну, как ты?

— Все нормально, не беспокойся.

— Загружай себя до предела, тогда и мысли будут заняты. Надо кое-что обговорить. Начну с того, что, оказывается, Вайнбреннер не хоронил твоих родителей. Это было похоронное бюро «Шульц и Макмаллен». Но в таком виде оно больше не существует, остался только Макмаллен. Загвоздка в том, что доктор О’Брайан уже успел связаться с Вайнбреннером и они обо всем договорились. Вряд ли ты пойдешь на это, но в принципе можно заменить Вайнбреннера на Макмаллена. Не то чтобы я советовала это, но, если угодно, все в твоих руках.

— Вайнбреннер, — протянула Грейс. — Честно говоря, не вижу разницы, но, ради Бога, давайте хоть вокруг этого не будем суету поднимать.

— Конечно, но, видишь ли, Макмаллен звонил Броку, и я тоже должна позвонить ему, чтобы передать твое решение ему, а он — Макмаллену.

— Если Макмаллен звонил, тогда пусть будет Вайнбреннер. Точка. Ты хочешь сказать, он звонил Броку, чтобы… все сделать самому?

— Ну да, такая уж у них работа. На наш взгляд, это, может, дико, но гробовщикам-то что остается делать? Я хочу сказать, что мало кто задумывается о гробовщике, пока нужда не придет. Правда, Сидни был такой пунктуальный, все по полочкам разложено, так что, может, в завещании что-то есть…

— Ничего нет. Завещание я читала.

— В таком случае тебе должно быть известно, что хоронить его на ферме нельзя. Брок, правда, говорит, будто Сидни как-то обмолвился, что хочет упокоиться именно здесь, но это нельзя делать по закону.

— Верно, когда-то он действительно хотел, чтобы его похоронили на ферме, но я не уверена, что он не передумал. В последние несколько месяцев. Иначе наплевать мне на закон.

— По новому закону можно хоронить только на кладбищах или кремировать тело.

— Кремации не будет, это я даже не собираюсь обсуждать.

— И все же, Грейс, лучше похоронить его на обычном кладбище. Оно близко к церкви Святой Троицы, так что прямо после отпевания можно сразу ехать на кладбище. Лично я не могу представить, чтобы кто-нибудь из близких был похоронен у нас на ферме. Ладно, хватит об этом. Дальше — список приглашенных? Где он, я готова им заняться. Вам с Броком следует подумать о том, кто будет нести гроб, и Брок свяжется с этими людьми. И еще один вопрос, на который только ты можешь ответить: как насчет семьи Сидни?

— Никак, у него практически нет семьи. По отцовской линии у него вообще нет родственников в Америке. Все живут в Англии, и им можно написать после. По материнской, правда, есть старуха тетка и дядя, они живут в местечке Воппингер-Фоллз, на берегу Гудзона. Тетка — сестра матери. Надо отправить телеграмму, но сомневаюсь, что они приедут. Им обоим как минимум за семьдесят, и я даже не уверена, что дядя жив. Сейчас напишу тебе их имена. Тетя Фредерика. Миссис Ван Влир, то ли Ван Влек. Надо проверить. Я всего раз их видела. На нашей с Сидни свадьбе их в Форт-Пенне не было, но они прислали отличную тренировочную грушу. Да ты ее видела.

— Верно, огромная такая?

— Она самая. Сидни, бывало, говорил, что если напьешься так, что захочешь к ней приложиться, то в ней же можно поплавать и протрезветь.

— Телеграмму я пошлю, — прервала ее Конни. — Дальше. Внизу ждет Рут Хольц. Она привезла несколько черных платьев, туфель и шляп. Я не знаю твой размер ноги, во всяком случае, полноту забыла, так что на всякий случай она прихватила два — 7,5Б и 8А.

— У тебя отличная память, — сказала Грейс.

— Так, что еще? Ах да, я заходила на кухню, там у всех глаза красные, а кое-кто и носом хлюпает. По-моему, тебе надо прямо сейчас потолковать с ними. Так легче, чем потом каждого уговаривать. И знаешь, я не слишком бы рассчитывала на Джо. Джулия сказала, что он, как только узнал про Сидни, заявил, что уходит, она уговорила его задержаться, но рассчитывать я бы не стала.

— А я и не собиралась, — отмахнулась Грейс. — Он предупредил, что увольняется, но я и без того хотела его рассчитать. По-моему, Джо как-то видел, как я возвращалась домой из… — Она махнула рукой в северном направлении. — Ему давно бы пора уйти. Все, что он знает, так это лошади. Даже не проверит, есть ли бензин в баке. Да и в уходе за лошадьми он далеко не самый лучший. У нас тут одна или две охромели, и, я думаю, это его вина. Сидни он мог одурачить, но меня — никогда… Вижу, что ты хочешь сказать. Говори. Его я не дурачила.

— Ничего подобного я не хотела сказать.

— Знаю, знаю, Конни, добрая моя, милая Конни. Просто я ненавижу этого типа, Джо, тем более ненавижу за то, что ему было известно про меня. Ладно, так или иначе, скоро его здесь не будет, а если он думает, будто перед отъездом ему удастся побольнее меня уколоть, то этого удовольствия я его постараюсь лишить.

— Надеюсь, у тебя это получится, — сказала Конни. — Так как, позвать Рут?

— Пусть поднимается наверх, — бросила Грейс.

К разочарованию и тревоге полиции, это были похороны на лошадиной тяге. Дело в том, что противопожарные системы, санитарные приспособления, катафалки — все это, не дожидаясь установки надежно работающего стартера и без сколько-нибудь серьезного учета местных климатических условий или холмистой поверхности, на которой расположено большинство городов на востоке, уже было к этому времени переведено с лошадиных сил на двигатели внутреннего сгорания (нередко с заменой одной лишь движущей силы, при сохранении самого типа транспорта). Правда, в Форт-Пенне в 1917 году холмов не было, тогда еще не началось широкомасштабное строительство на возвышенностях к востоку и северо-востоку от города. В связи с этим все транспортные средства пожарной команды, больниц и похоронных бюро были в отличие от других городов моторизованы почти на сто процентов, а полиция избалована четкостью и быстротой, с которой тело усопшего доставлялось из дома в храм поминовения, а оттуда в могильную яму. Появления на улицах города похоронных дрог зимой было вполне достаточно для того, чтобы полицейский-регулировщик, узнавший об этом заранее, сказался больным и не вышел на работу, но и летом тоже забот хватало. Сами лошади располагались в диапазоне от старой до очень старой, потому что молодыми их не заменяли. Похоронная упряжка представляла собой довольно специфическое сочетание прогулочной и ломовой лошадей, именно предпочтительно черного и серого цвета. Поскольку гробовщики меняли лошадей на автомобили, имеющиеся в наличии упряжки как раз и старели, и вовсе не были удивительными случаи, когда какая-нибудь из лошадей падала замертво или теряла подкову на железнодорожной стрелке и ломала ногу (из чего следовало, что полицейский должен был ее пристрелить под злобную ругань разъяренных мужчин и истерические крики женщин). Еще один момент, вовсе не казавшийся таким уж забавным мотоциклетному эскорту похоронной процессии, был связан с наличием свежего навоза, в кучах которого проворачивались колеса. В общем-то сама по себе вереница экипажей, ожидающих у церкви окончания церемонии, раздражала не больше, чем колонна машин, но в движении маневренность экипажей явно уступала автомобилям, и, что еще хуже, колеса экипажей пересыхали, становились ломкими, и иногда (по утверждению полиции, «всегда»), на шумных перекрестках, спицы от них летели прямо на трамвайные пути. Как и предполагала Конни, проститься с Сидни пришло много людей, необычайно много для похорон представителя высшего круга общества, никак не связанного, однако, с политикой. Благодаря усилиям Вайнбреннера, который твердо пообещал, что с полицией все будет в порядке, количество «заболевших» сократилось буквально до минимума, другое дело, что даже перспектива получения пятидолларового поощрения не слишком подняла настроение полицейских. А один приезжий заметил даже, что все они выглядели опечаленными. Что касается Оскара Тиллингхаста, то он и вовсе регулировал движение на своем посту с глубоко подавленным видом, ведь он знал Грейс всю жизнь.