Он подходит к Храму, стесняясь одежды, которую ему дали: блестящих штанов из водоотталкивающей ткани, вероятно, предназначенных для плавания на яхте, и серебристой футболки, чересчур тугой в воротнике. Ему не хватает его «апологии»; как хорошо было бы вытащить ее из мусорного бака, куда ее выбросила мама, и пусть она была бы перепачкана зловонными объедками. Он вспоминает, как однажды разыграл папу, измазав пальцы шоколадным маслом и притворившись, будто это собачье дерьмо; он гонялся за папой по всему дому, а затем – о ужас! – облизал пальцы. Как ему хотелось бы снова стать тем глупым малышом.

Однако когда он подходит к позолоченному мраморному входу, ведущему в здание, дверь оказывается запертой. Он стучит в стекло, машет рукой охраннице, читающей книгу, закинув ноги в черных ботинках на стол так, что видны разноцветные конфетти, прилипшие к подошвам. Но та показывает на часы, пожимает плечами и беззвучно произносит: «Приходи завтра!»

Он снова стучит в дверь, сильнее. Охранница качает головой, поджав губы, и отмахивается от него.

– Закрыто! – кричит она, громко, чтобы было слышно через стекло.

– Мне нужно войти. Я должен увидеть мать Низшую.

– Завтра.

– Пожалуйста!

Охранница решительно качает головой. Он с силой колотит по стеклу обоими кулаками, отчего то дребезжит. Охранница встает, подходит к двери и опускает защитные жалюзи, отгораживая его от искупления.

Все в порядке. Все в порядке. Господь проверяет его. Только и всего. Это испытание.

– Юная леди, с тобой все хорошо? – спрашивает бездомная, опираясь на тележку из супермаркета, заполненную всяким хламом: старый тостер, сломанный вентилятор, подушка в протертой наволочке, из которой лезет пух. – Помощь не нужна? Я могу кого-нибудь найти. Где твоя мама?

– У меня все в порядке. Честное слово. – Дыхание застревает у него в груди, боль стискивает желудок.

– Помочь тебе найти твою маму?

– Вот ее-то я как раз не хочу видеть, блин! – Он разворачивается, сглатывая всхлипывания.

– Эй, послушай, тебе следует быть осторожнее, в таком наряде! – окликает его бездомная. – Кто-нибудь может по ошибке принять тебя за настоящего парня.

Он возвращается на набережную. Если ты заблудился, возвращайся туда, где ты в последний раз знал, где находишься. Не так ли гласит общепризнанная мудрость? В бойскаутах он продержался всего три месяца. Лучше играть в видеоигры, чем ставить палатки и разводить костры. Но в этих густых зарослях, скрывающих все из вида, стоит зловещая тишина, и он понимает, что за шумом прибоя и приглушенным ритмом музыки, доносящимся с пляжа, не услышит, если к нему подкрадутся сзади. Гостиницы в этой части города погружены в темноту, слабые отсветы фонарей отражаются в холодных черных стеклах. Щедрость ошибалась: они заселены далеко не все.

Он не знает, куда направляется. Он просто идет. Приблизительно на звуки музыки, то есть к жизни и другим людям, может быть, к тем детям, которых уже видел, или к девушкам в бикини, которые, насколько он может судить, так и не добрались до «Ликования». Прямо перед ним дорогу перебегает крыса, и он, вскрикнув, отскакивает назад.

Вдруг до него доходит, что он, повинуясь пространственной памяти, вернулся к мамонту. Все эти глупые поиски сокровищ в «Атараксии». Он садится на жесткий дощатый настил, в темноте, совсем один, и обхватывает себя за колени, причитая. Кажется, мама рассказывала, что кошки мурлычут, успокаивая себя. Информация, полученная от мамы. Она всё портит. Всё и всегда.

Негромкий шорох в темноте. Еще одна крыса, или Раковые пальцы, ползущий с пляжа на своих длинных заплесневелых пальцах, в свете луны, пробивающемся сквозь тучи, его плоть того же бледно-молочного цвета, что и песок. В груди у него сжимается комок страха, пронизанный болью.

– Мила? – В голосе звучит изумление.

Майлс тоже не может в это поверить. Он бросается в объятия Щедрости.

– Что ты здесь делаешь?

– Я хотел вернуться назад… – У него дрожит голос. – А ты?..

– Искала тебя. Я была сама не своя. На протяжении нескольких часов бродила по этой части города, с тех пор, как вы пропали. Мы все вас искали, но остальные вернулись обратно. Я осталась одна. Почему – не знаю. Рука Господа.

– Мама… Она хочет… чтобы мы ушли. И мы ушли.

– А, – говорит Щедрость. – Но ты сейчас здесь.

– Я не знаю как быть.

– Ну, – поставленным голосом произносит Щедрость. Усевшись на настил, она откидывается спиной на ограждение и хлопает ладонью рядом с собой. – Люди постоянно покидают Церковь. Ты это знаешь. Это огорчительно, но каждый человек должен сам найти свой путь, и иногда люди возвращаются. Как ты. Твоя мама сбилась с пути, но это не означает, что она больше никогда его не найдет. Господь приведет ее к нам так же, как он привел тебя. Вот только ты не можешь жить с нами без своей мамы. До твоего совершеннолетия. Это не балаган. – Она шутливо тычет его в плечо. – Где сестра Терпение? Идем ее искать? Уверена, я сумею ее убедить.

– Садится на катер. Не знаю. Там был секс-клуб. «Барби»-что-то там, с ракетой на вывеске. Это было ужасно. Зачем мама привела меня туда?

– Она привела тебя в секс-клуб? – Щедрость потрясена. – Это… возмутительно! Это противозаконно! Твою мать могут лишить права опеки за то, что она подвергла тебя такому.

– Я не хочу этого! – Они проделали такой долгий путь как раз ради того, чтобы их не разлучали. Тогда почему же он убежал? У него в голове все смешалось. «Господи, ты этого хочешь? Тебе нужно, чтобы я был таким?»

– Дочь моя, я вижу, что тебе больно. Позволь мне помочь тебе. Я твой друг.

– Мне нужно кое в чем тебе признаться. Это плохо. Это тайна. – Длинные тонкие пальцы крепко сжимают его внутренности.

– Судить может только бог.

– Я… – Слова застревают у него в горле. «Трусливая тряпка!» – Я мальчик. Я имею в виду, биологически.

Щедрость ошеломлена. Он видит, как ее губы беззвучно шевелятся под «речью».

– Как пророк, – шепчет она. Ему ненавистен благоговейный восторг в ее голосе. – Ты Илия, пришедший вновь, перед великим и страшным днем Господа, чтобы возродить сердца отцов в их детях, и сердца детей в их отцах!

– Я смогу остаться в Церкви? Может быть, для меня найдется место. Как для мальчика. Вместе с моей мамой?

– Наши молитвы услышаны! – Кажется, она плачет? – Господь выполнил свое обещание. Ты – дар жизни. Ты несешь в себе величайшую благодать. Семя, которое даст цветы повсюду.

– Нет! Не надо! Только не ты! – Он вскакивает на ноги и в отчаянии со всей силы пинает ограждение. – Ну почему все… Я просто хочу быть нормальным! – кричит он, обращаясь в ночную темноту. – Я не извращенец, нет. Я тот самый, кого ты знала. Ничего не изменилось. Я просто ребенок. Ребенок! – Он всхлипывает.