Щедрость решительно поднимается на ноги.

– Идем.

– Куда? Мы возвращаемся в Храм? Я пробовал, но он заперт, а мать Низшая… мы повидаемся с ней? – С надеждой. Со страхом.

Щедрость качает головой:

– Нет. Мы отправляемся искать твою маму. Нам нужно вернуть ее в паству.

Лу́на везет ее обратно к Храму радости, так быстро, как только позволяют ограничения скорости, но когда они добираются туда, все уже наглухо закрыто, размокшие от дождя молитвенные ленточки валяются на асфальте подобно мертвым червям. Ветер отрывает одну и уносит вдоль улицы, закручивая в спираль. Снова начинается дождь. Толпы рассеялись, магазины на соседнем бульваре закрываются.

Майлса нигде не видно. Ее сын не ждет под сенью стоянки, превращенной в собор, обхватив себя руками за грудь, с мокрыми от дождя волосами.

Ну же, крошка, признайся, ты ведь не ждала этого.

Коул подается вперед, напряженная, сгорбленная, и Лу́на тут ни при чем. Она говорит непрерывно, стараясь пробиться сквозь страх, ядовитым газом заполняющий салон машины.

– Вы примкнули ко Всем печалям? Господи! Неудивительно, что вы постарались вырваться. Там знали, что он мальчик?

– Нет. Этого никто не знал.

– Все в порядке, – успокаивает ее Лу́на. – Все в порядке. Мы его найдем, не плачьте. Я однажды потеряла свою кошку, ее не было целую неделю, вероятно, ее случайно заперли в гараже, потому что она вернулась жутко тощая и съела за пять минут три банки корма.

– Майлс не потерявшаяся кошка.

– Знаю. Я просто старалась помочь… черт. Простите. – На лице смущение. – Простите!

– Я больше не хочу слышать это долбаное слово! – Она близка к обмороку. От тревоги, горя, ужаса. И от голода. Она так и не съела этот чертов гамбургер. Ну как она могла так расслабиться? Она же знала, должна была знать, как глубоко проникли эти крючки. Стокгольмский синдром.

Это нормально. Подростковый бунт.

«Твою мать, Дев, он мог бы выбрать для этого другое время!»

– Ну хорошо, куда дальше? – спрашивает Лу́на, как можно более беззаботным тоном.

– Есть лагерь отдыха для всех отделений Соединенных Штатов. Если кто-нибудь нашел Майлса… – Например, Щедрость, вечно старающаяся взять его под свое крыло. – …его отвезут туда.

– Значит, лагерь отдыха, – говорит Лу́на, направляясь к мосту, ведущему обратно в Майами.

В домах на маленьком островке горит свет, слышны женские голоса, распевающие гимны. Если бы Майлс был там, если бы стало известно, что он мальчик, шума было бы гораздо больше. Нельзя было разрешать ему присутствовать на «Ликовании». Как знать, возможно, он сейчас в личных покоях матери Низшей, проходит Умерщвление или, что еще хуже, обожествление.

Из будки охранника появляется заспанная сестра и подходит к остановившейся перед шлагбаумом машине, направляя на нее луч фонарика.

– Чем могу вам помочь? – спрашивает она.

– Я сестра.

– Вы сняли «апологию»? – В ее тоне явственно сквозит неодобрение.

– Я сбежала.

– О! О, хвала господу! Сестра Терпение, да? Все вас искали. Мы так беспокоились! Мы молились за ваше благополучное возвращение.

– Простите, – сквозь стиснутые зубы выдавливает Коул, стараясь выразить свою вину. Но ничего этого в ней больше нет.

– Вы прощены, разумеется, прощены. Знаете, такое бывает. Сомнение – это отмычка в руках дьявола. – Она опускает голос, радуясь возможности посплетничать. – А правда вы украли деньги своего отделения? О, и это видео! В компании неверующих девиц на той жуткой выставке. Говорят, Мила набросилась на них. Сама я не видела, но все только и говорят об этом. Для Церкви это очень плохо. Вы навлекли на нас позор. Мать Низшая очень расстроена.

– Раскаяние – это дело всей жизни, – говорит Коул и начинает: – Моя дочь… – В тот самый момент, когда монашка спрашивает: – Но где же ваша дочь?

– Ее здесь нет? – говорит Коул.

– Разве она не с вами?

– Поклянись, что ее здесь нет! – рычит Коул. – Душами своих мужчин!

– С какой стати она должна быть здесь? – заикается монашка. – Она должна быть с вами. Это вы ее мать.

– Едем! – бросает Лу́не Коул. Цепенея от ужаса. Если Майлса здесь нет… он может быть где угодно. В любом месте Майами. С кем угодно. У торговцев мальчиками. У похитителей. В полиции. Мертвый в придорожной канаве. Пропал. А она, возможно, никогда этого не узнает. Весь город – огромная черная дыра, в которую провалился ее сын.

– Куда? – спрашивает Лу́на, быстро разворачиваясь в три приема.

Монашка бежит следом за ними, колотя по багажнику.

– Сестра Терпение! Сестра Терпение! Мы вам поможем!

Ты знаешь куда. Выбора нет.

– В полицию. – Коул с трудом глотает комок в горле. – В ближайший полицейский участок. Вы знаете, где это?

– Да. Конечно. Но… вы уверены?

Выбора нет.

И это почти облегчение.

«Дзинь-дзинь». Детская игра. Как она называется в Америке? Девон ей говорил. «Поговори со мной». Когда они с Билли были подростками, в нее играли по телефону. Девочки в школе звонили из телефона-автомата – ха, помните, были такие? – набирая наугад случайный номер. Розыгрыш. Попытка убедить ответившего человека в том, что он выиграл в каком-то конкурсе, и заставить его ответить на тривиальные вопросы. У Билли это получалось бесподобно, она говорила так убедительно, что иногда Коул начинала ей верить.

Поэтому когда по дороге в ближайший полицейский участок на телефон Лу́ны звонят, Коул сперва думает, что это страшная шутка. Лу́на говорит, ведя машину, зажав телефон между подбородком и плечом, что опасно. За такое могут арестовать.

– Это Даллас. Она говорит, в клуб пришла монашка, – передает Лу́на. – Вместе с ней Майлс. У него все хорошо. С ним все в порядке!

– Что?

– На. Поговори с ней сама.

– Коул?

– Майлс там?

– Да, котенок. Дыши глубже. Все будет хорошо. Но мне нужно, чтобы ты поскорее забрала их. Твоя святая подруга плохо действует на клиенток.

– Я хочу поговорить с ним.

– Малыш, мама хочет сказать тебе пару слов.

– Мама?

– Майлс, если ты еще раз… О господи! – Тесно переплетенные ярость и облегчение, сердце полыхает огнем. – Я думала, что тебя нет в живых! Я думала…

– Мам, извини, я не хотел…

– Все в порядке. Я тебя люблю. Оставайся там. Хорошо? Никуда не уходи. Оставайся на месте.