Похоже, Александр Васильевич сохранил приверженность к максимально «регулярным» методам военного строительства и далее. Так, уже 1 ноября 1919 года, выступая на заседании Особого совещания при начальнике Добровольческих формирований, он объяснял успехи большевиков тем, что «противник скорее нас пополнил свои ряды новыми силами», и говорил:

«Опыт войны в Англии, например, показал, что, чтобы дать хорошее пополнение, его надо обучать не менее 6 месяцев.

У нас для такого длительного обучения не было времени. В лучшем случае мы имели возможность держать в тылу 3 месяца, противник же пополнял свои ряды без всякой подготовки».

Незамеченное, судя по всему, самим Александром Васильевичем противопоставление позволяет сделать из его слов даже вывод, будто неподготовленные, но быстро поставленные в строй пополнения оказываются лучшим боевым материалом, чем подготовленные, но недостаточно тщательно; однако дело даже не в этой оговорке. Сама идея «резервных армий» более чем уязвима даже в теории, и в качестве примера отвергающей ее точки зрения обратимся к аргументам прославленного французского полководца и военного теоретика Ф.Фоша, чей труд «О ведении войны» впервые увидел свет в 1904 году и неоднократно переиздавался.

«Теория этих резервов, этих армий второй линии, никогда не признавалась великими полководцами, – пишет Фош. – Дело в том, что в группировке для наступления они не имеют смысла.

Всякий резерв по самому своему назначению имеет целью подкреплять (усиливать) войска, ведущие бой, или парировать непредвиденные случайности, или обеспечивать решение боя. Первый случай неприложим в стратегии к действиям армий…

“Не было примера, – говорит Клаузевиц, – чтобы разбитая армия смогла быть снова двинута вперед благодаря подходу новой армии. Для этого она находится в состоянии слишком полной дезорганизации”…

… Тактический закон последовательности усилий… заменяется в стратегии обязательной концентрацией (сосредоточением) усилий. Поэтому при наступлении нечего и думать о том, что решение может быть достигнуто резервной армией, армией второй линии; если ее не будет на фронте, когда завязывается сражение, ей уже не хватит ни времени, ни пространства, ни доблести, чтобы доставить победу.

… Парирование непредвиденных случайностей… может встретиться как в тактике, так и в стратегии. Но чем шире масштаб операций, тем меньше опасность этих непредвиденных случайностей. Большие стратегические операции развиваются, вообще говоря, так медленно и на таких широких пространствах, а их результаты обычно так мало подвержены изменениям, что всегда есть время предусмотреть их и принять соответствующие меры. Отсюда вытекает, что стратегический резерв, предназначенный для парирования случайностей, имеет смысл только тогда, когда мы лишены возможности действовать и вынуждены выжидать… Напротив, этот резерв теряет смысл с той минуты, как командование принимает ответственное решение перейти в наступление».

Разумеется, все подобные рассуждения не могут почитаться непреложными – война сложна и полна неожиданностей; и все же, констатируя выбор Колчаком, Лебедевым, а впоследствии и Дитерихсом, стратегии «резервных соединений», следует задуматься, а как обстояло дело с противоположной стороны фронта и не оказались ли советские руководители и их «военные специалисты» более прозорливыми в выборе принципов военного строительства?

Может показаться удивительным, но они пошли тем же путем и столкнулись с тою же проблемой. Бывший полковник-генштабист Н.Е.Какурин, в годы Гражданской войны служивший последовательно в пяти различных армиях, в том числе с начала 1920 года – в РККА, а после войны ставший одним из виднейших советских военных историков, отмечал формирование большевиками «глубоких резервов, числом одиннадцать дивизий», причем с осени 1918 года советское Главное Командование «широкой рукой черпнуло из этого резервуара», к концу февраля 1919-го забрав на фронт из одиннадцати – восемь, «не дожидаясь даже полного окончания их формирования и обучения». Результат, наверное, был, тем более что по советским штатам стрелковая дивизия должна была состоять из девяти полков, то есть равняться русскому корпусу (на всех антибольшевицких фронтах русские генералы старались сохранить старый четырехполковой состав дивизий); но был этот результат, очевидно, далеко не соответствовавшим ожиданиям, о чем Какурин пишет:

«… Выяснилась недостаточная первоначальная боеспособность дивизий, формировавшихся в глубоком тылу: “части после первых же боев перестали существовать как боевые единицы” [107].

Поэтому главное командование пришло к заключению о необходимости изменить существующую систему усиления действующих фронтов.

Решено было отправлять на них не отдельные войсковые части, а маршевые роты из состава дивизий внутреннего формирования, которые должны были вливаться в кадры уже обстрелянных на фронте частей.

Однако параллельно с этим способом питания и усиления фронтов решено было сохранить и прежний способ в виде отправки на фронт целых сформированных в тылу войсковых частей».

Несмотря на последнюю оговорку, весною 1919 года при обширной мобилизации «на Восточный фронт» даже партийные и профсоюзные организации, набиравшие наиболее надежный, с точки зрения большевицких руководителей, контингент, «не должны были увлекаться… формированием отдельных частей»: «мобилизованные коммунисты и добровольцы-рабочие должны были отправляться на фронт отдельными маршевыми ротами», чтобы быть включенными в состав уже воюющих частей. Тем не менее нельзя и говорить, будто командование РККА усвоило урок и склонилось к мысли о неэффективности крупномасштабных резервных формирований, – осенью 1919 года «в районе средней Волги и восточных губерний формируется особая запасная армия»: «в задачу этой армии входит создание резерва главнокомандующего как в виде готовых войсковых частей, так и в виде вполне подготовленных укомплектований».

Итак, в вопросе о подготовке стратегического резерва последовательность действий Верховного Правителя и его противников оказывается практически идентичной: повышенная «регулярность» при выборе методов подготовки; неудача при практическом применении резерва; разочарование, не затрагивающее, однако, принципов, к которым стремятся возвратиться при первом удобном случае. Упомянем здесь же, что и принципиальной разницы во внутренней организации и снабжении фронтовых частей нередко не наблюдалось, хотя с точки зрения общего обеспечения советские войска и имели значительное преимущество в виде доставшихся им с самого начала Гражданской войны основных запасов вооружения, обмундирования и снаряжения старой армии.

Однако бесхозяйственность быстро истощала эти запасы, а деятельность довольствующих органов кажется весьма далекой от совершенства для обеих противоборствующих сторон. Правда, генерал Степанов жаловался Верховному Правителю, «что им всегда посылается на фронт излишек амуниции против списка потребностей, но куда-то все это девается, и он никогда не может найти концов этих утрат» («А.В.Колчак объяснил, что, по его мнению, причину этого явления надо считать с одной стороны в нерасторопности распределительного аппарата на фронте, отчасти в распущенности солдат, которые продают чуть не открыто комплекты своей экипировки местному населению»), а барон Будберг возмущался результатами обследования «армейских и войсковых тыловых учреждений», которое «дало… открытия в виде 30 тысяч пар сапог в одном эшелоне, 20 тысяч пар суконных шаровар в другом, 29 тысяч пар белья в третьем ипр. ипр… все это попадало в руки разных начхозов, не в меру заботливых о будущих нуждах своих частей, и складывалось ими про запас на будущее время»; но и с противоположной стороны весною 1919 года были возможны такие рапорты по начальству: