«Одна из типических черт Николая II, – по мнению В. И. Гурко, – полнейшее странное равнодушие к самим личностям своих главных сотрудников. Некоторых из них он со временем не возлюбил, так было с Витте, а затем со Столыпиным, причем произошло это главным образом вследствие того чувства их умственного и волевого превосходства над ним, которое он испытывал, но любить, испытывать чувства душевной привязанности к окружающим его лицам он не был способен и расставался с ними без всякого сожаления. Так это было не только с министрами, с преобладающим большинством которых он имел лишь строго официальные отношения и вне докладов совсем не видел, но и с лицами его ближайшего окружения, введенных по роду их служебных обязанностей в интимную жизнь царской семьи. С получением нового назначения, удаляющего их от непосредственной близости к царской семье, они сразу исключались из интимности, и о самом их существовании как бы забывалось»[813].

В апреле 1908 г. в вагоне царскосельского поезда в разговоре с А. А. Половцовым П. Н. Дурново «жалуется на то, что после увольнения от обязанностей мин[истра] вн[утренних] дел он в течение двух лет не видел императора»[814]. В марте 1911 г. царь легко «сдал» его, уволив по настоянию П. А. Столыпина «в отпуск по 1 января 1912 г.». Правда, уже в мае Николай II вознамерился вернуть его в Государственный совет, но снова отступил перед П. А. Столыпиным, и только 4 октября сделал это. Чувство благодарности у царя, видимо, сохранялось. 3 апреля 1912 г., по случаю 50-летия службы в офицерских чинах, П. Н. Дурново был пожалован кавалером ордена св. Владимира 1-й ст. В рескрипте «неизменно благосклонный и искренно благодарный Николай» отметил беззаветную преданность юбиляра престолу, его любовь к отечеству, его исключительную энергию и отменные дарования, непреклонную стойкость убеждений, решительные меры в пору смуты и ревностные занятия в составе Государственного совета. Но и только.

Николай II вспомнил П. Н. Дурново «как стойкого и определенного, обладающего многими качествами» в январе 1915 г., когда граф С. Д. Шереметев пытался побудить царя к усилению правого крыла Государственного совета и назначению его председателем кого-нибудь из правых. «Мне вдруг показалось, – записал тогда С. Д. Шереметев, – не остановился ли он на Дурново?»[815] Нет, оказалось, не остановился: 15 июля был назначен либерал А. Н. Куломзин.

Сказанное подтверждается и с другой стороны – взглядом на отношение П. Н. Дурново (и правых) к Николаю II. В первые дни царствования Николая II П. Н. Дурново не согласился с прогнозом С. Ю. Витте («лет в 35–36 он будет хорошим правителем»): «Вы жестоко ошибаетесь. Это будет слабовольный деспот»[816].

Во многом они были антиподы. И конечно же, П. Н. Дурново было трудно увидеть в Николае II самодержца[817]. Его возмущала та легкость, с какой Николай II «уступил свои права» при составлении новой редакции Основных законов[818]. В положении П. Н. Дурново до осени 1905 г. не было ничего, что побудило бы его питать к царю добрые чувства[819]. За короткое время пребывания во главе МВД он был вполне, надо полагать, удовлетворен вниманием и наградами, но вряд ли проникся к царю уважением. В последний период жизни, годы деятельности в Государственном совете, царь ни в каком отношении не мог возвыситься в его глазах, но вызывал лишь недоумение, обиду, раздражение и негодование[820].

Главное, однако, было не в личном положении П. Н. Дурново. Несмотря на видимое успокоение и предпраздничную приподнятость, правых все более охватывали обеспокоенность, тревога и даже безысходность. «Мы находимся в тупике, – как-то осенью 1911 г. поделился П. Н. Дурново с А. Н. Наумовым, – боюсь, что из него мы все, с царем вместе, не сумеем выбраться»[821].

Убийство П. А. Столыпина не привело к торжеству правых. «Прошедшие события, по моему мнению, – писал П. Н. Дурново С. Д. Шереметеву, – имеют очень важное значение, и будущее представляется мне большим вопросительным знаком, а между [тем] темные силы как будто поднимают голову все выше и выше»[822]. Возникало ощущение неминуемого поражения, медленной, но неуклонно приближающейся капитуляции, и, что было особенно досадно, все это не по явному превосходству противника, а по дряблости и бестолковости власть имущих.