У П. Н. Дурново это чувство прорвалось по совершенно незначительному поводу в заседании Государственного совета 2 декабря 1911 г. «С тяжелым чувством, – признавался он, – приходится смотреть, как под напором враждебных Церкви и Русской Государственности сил и влияний одна за другой постепенно сдаются позиции, которые тщательною вековою работою наших предков поставлены для охраны устоев Русской Церкви и Русского Государства. Ложный стыд, ложный страх, политическая сентиментальность, отсутствие предусмотрительности и разные более или менее темные выборные и предвыборные комбинации делают свое разрушительное дело. Не думайте, пожалуйста, что я считаю мариавитский законопроект угрожающим безопасности и целости России, но он важен потому, что составляет одну из нитей той паутины, которая мало-помалу нас запутывает. Все, что должно стоять на страже, как будто уподобляется беспорядочной толпе, которая топчется на одном месте и сама не знает, в какую сторону ей кинуться»[823].

Корень зла был, с точки зрения правых, в царе. «Болезнь наследника, нервность императрицы, бесхарактерность государя, появление Распутина, бессистемность общей политики, – вспоминал в эмиграции А. Н. Наумов, – все это заставляло честных и серьезных государственных людей не без волнения задумываться о положении вещей и не без опаски смотреть на неопределенное будущее. Настроения эти, главным образом, нарастали среди лиц консервативного направления, не видевших предела неопределенности политики, вызываемой болезненной неустойчивостью характера государя»[824]. Царь никак не хотел «прозревать», у правых опускались руки. Примечательное на этот счет свидетельство имеется в дневнике С. Д. Шереметева. 6 февраля 1912 г. он пришел на собрание группы раньше других, застав лишь П. Н. Дурново. «Сидели вдвоем некоторое время за пустым столом, – записал в тот же день С. Д. Шереметев. – Он заговорил о положении. Сказал, что не знает для чего трудится, для кого и ради чего, хоть бы уйти совсем ото всего. Настроение это в таком деятеле весьма понятное, но глубоко прискорбное. Действительно, трагизм положения очевиден при сознании, что нет надежды на прозрение там, где оно необходимо»[825].

Правые не находили в царе того же, что позже, в канун второй революции, настойчиво требовала императрица, – быть властью, уметь приказывать. С этим призывом к царю и правительству стать, наконец, властью П. Н. Дурново обратился в своей речи в Государственном совете 19 июля 1915 г.[826] Но услышать П. Н. Дурново было уже некому: не только царь, но, похоже, и весь правящий класс утратил способность к власти.

П. Н. Дурново пришлось-таки сказать царю, что он о нем думает. «Это было, – рассказывает Б. А. Васильчиков, – в период так называемой министерской чехарды, когда министры быстро сменялись один другим и когда, ввиду ухода графа Коковцова, Государь еще колебался, кем его заменить. Он призвал Дурново и предложил ему пост председателя Совета и министра внутренних дел. На это Дурново сказал следующее: “Ваше Величество, моя система как главы правительства и министра внутренних дел не может дать быстрых результатов, она может сказаться только в несколько лет, и эти годы будут годами сплошного скандала: роспуски Думы, покушения, казни, может быть вооруженные восстания. Вы, Ваше Величество, этих лет не выдержите и меня уволите; при таких условиях мое пребывание у власти не может принести пользы, а принесет только вред!” Назначение Дурново не состоялось, и был назначен И. Л. Горемыкин»[827].

Для П. Н. Дурново, как и для других правых, справедливо замечает Д. Ливен, «сам Николай II был основной частью проблемы»[828].

Отношение П. Н. Дурново к Государственной Думе впервые обрисовалось при обсуждении в Совете министров проекта нового избирательного закона (19–20 ноября 1905 г.). Прошел месяц со дня обнародования манифеста 17 октября, а революция, вопреки ожиданиям, продолжала грозно нарастать. П. Н. Дурново высказался решительно против самой идеи народного представительства, исходя и в этом случае из оценки народной массы (всеобщее избирательное право неизбежно даст революционную Думу, ибо в нее пройдет преимущественно деревенская полуинтеллигенция, в среде которой особенно усиливаются революционные настроения) и либеральной оппозиции (давать Думу ей – бессмысленно, ибо это нисколько не удовлетворит народную массу, а правительство ослабит)[829].