– О как! Капитан, наконец, подал первые признаки жизни! А то мы уж было подумали, что девица ему кляп в рот засунула или что похуже!

– Совсем с ней расклеился Диомар… – поддакнул его товарищ, щуплый вахтенный Боусман.

– Фто «похуже»? – прочавкал с набитым ртом Клейтон, затем взглянул в свою миску. – Эх, последнее мясное рагу! Говорят, припасов совсем мало осталось…

Однако Джон тут же бесцеремонно перебил:

– Вообще-то ты говоришь о моей сестре, дубина!

– Ишь какой прыткий! Последи-ка за языком, парнишка.

– Это ты следи, как говоришь о моей сестре, – сказал Джон и упрямо задрал подбородок. – Да такие, как ты, даже упоминать о ней не достойны…

– Такие, как я? – Стивенсон повысил голос, даже привстал со своего места, грозно глядя на мальчика. – Да что ты знаешь, сопляк? То же мне! Нашлась тут королевская семейка! Да без громкой фамилии ни ты, ни твоя сестрица не стоите и гроша. Где там ваши замки, кареты, прислуга и вересковые поля? А? Молчишь, пацан? Так вам и надо, якобитским предателям…

Словно ощетинившийся зверёк, Джон вскочил на ноги и, протиснувшись через двоих моряков, кинулся было с кулаками на караульного, но Мегера его вовремя подхватила и прижала к себе, крепко ухватив за плечи. Возмущение раздалось со всех сторон шкафута, однако всё стихло, едва пиратка прикрикнула. В гневе Мегера была страшна, и, как с правой рукой капитана, никто не решился бы спорить с нею.

– А ну заткнулись все! Живо! И успокоились! Диомар без сна и отдыха долгие шесть лет готовился к этому плаванию, а вы хвосты распушили, едва он голову к подушке приложил. И не стыдно вам? – она оглядела всех и каждого своим острым тёмным взглядом, затем посмотрела на Джона. – Нечего хвастать тут перед всеми своим происхождением! Хочешь быть одним из нас, умерь-ка пыл! И не махай тут руками без уверенности, что выбьешь кому-то зуб, парень, иначе ты их только насмешишь. Учись решать проблемы словесно, а не грубой силой.

И она толкнула его на ближайшую бочку. Джон скривился от недовольства, но уселся и промолчал. Мегера обернулась к караульному:

– А ты, мешок коровьего дерьма, прежде чем поносить других, не забывай, откуда Диомар тебя самого вытащил! И попридержи коней! Скажешь хоть слово лишнее про девчонку, я самостоятельно тебя манерам научу. Она и этот мальчик – дети знатного человека, который, в отличие от некоторых, не отсиживался, пока его товарищи умирали на поле боя. Так что прояви уважение.

Раскрасневшийся, как рак, Стивенсон, отвёл взгляд и почесал затылок. Все молчали, пока не поняли, наконец, что скрипка стихла, и главным нарушителем тишины снова стал океан и волны, бьющие о борт галеона. Некоторое время моряки сидели спокойно, затем Генри Лионелл всё же издал тяжкий вздох:

– Эх, а ведь третьи сутки уже идут… Он мог хотя бы раз выйти к нам.

– А я бы на месте капитана вообще оттуда не выходил, – мечтательно произнёс

Жеан Брунель. – Ради такой женщины я б вас всех по доске пустил…

Хмыкнув себе под нос, Мегера потянулась и дёрнула его за ногу, так что молодой человек едва успел ухватиться за канаты. Моряки снова захихикали, кто-то даже поддакнул, но не слишком громко. Они уже поняли, что ввязываться в очередную перепалку с мальчишкой МакДональд – себе дороже.

– Знаете, ребята, а Жеан ведь прав, – произнёс философским тоном один из мужчин. – У меня вот бабы не было почти два месяца, а уже всё зудит внутри! И вы ещё спрашиваете, что капитану там делать с собственной женой? Да тьфу на вас!

Другой – помоложе, с густыми чёрными усами – отвечал:

– Ни то слово! В такие моменты понимаешь, что надо было жениться. Как представлю, что на том берегу нас ждут только немытые волосатые дикари – аж плакать хочется!

Генри Лионелл, как и остальные, рассмеялся в голос и, утирая с глаза слезу, произнёс:

– Ну, ты сам не слишком от них отличаешься, Перси! Немытый? Есть! Волосатый?

Мужчина по имени Перси хохотнул, затем расстегнул пару пуговиц жилета и рубахи, продемонстрировав приятелям густую поросль на груди. Гогот прошёлся по палубе, только Джон с отвращением отвернулся в сторону борта. Прекратив смеяться, Мегера подняла вверх руку в знак молчания, и сказала:

– Ладно, парни! Что-то вы разошлись. Если планируете и дальше мериться своими достоинствами, не нужно делать это при детях…

– Нечего меня выгонять! Я вам не ребёнок! – резво подал голос Джон. – Будто я не знаю, почему Томас не выпускает мою сестру из своей каюты.

– Ой ли! – хмыкнул Стивенсон, затем слегка наклонился к парню поближе. – Может, ты даже в курсе, чем они там занимаются?

– Не донимай ты его, старый извращенец…

– А вот и знаю! – проигнорировал мальчик слова Мегеры и показал караульному язык.

Но тот лишь беззлобно рассмеялся в ответ.

– Наверное, ты и целоваться уже умеешь, и женщину полапать успел…

– Не лапал, но целовал. И готов поспорить, старый ты чёрт, что, в отличие от тебя, делал это правильно.

Мегера сидела молча, пока собравшаяся на палубе расслабленная компания моряков болтала о глупостях. А этот мальчишка МакДональд оказался не таким уж простачком. Для себя Мегера решила, что он совсем не похож на сестру, но безмерно любит её, несмотря на долгую разлуку. Она разглядывала его со стороны – его голубые глаза сегодня особенно блестели, он явно любил привлекать к себе внимание и быть в самом его центре – и уже не впервой убеждалась, что при должном обучении он далеко пойдёт. В Америке у такого парня будет множество возможностей. Но Мегера боялась и ненавидела войну всей душой и надеялась, что их колонии удастся избежать любой вовлечённости в конфликты на континенте.

Неожиданно она снова подумала о Халсторне, и внезапная тревога сковала её сознание. Нужно поскорее поговорить с ним и объясниться, пока ещё была такая возможность. Сегодня над их галеоном сияло солнце, и океан был спокоен, однако завтра могло и вовсе никогда не наступить.

***

Для Амелии пробуждение было странным, необыкновенно томным. Ощущения лёгкости и некой скованности поразительно ясно чувствовались в каждом движении. Девушка сладко потянулась – каждый мускул в теле отозвался тягучей болью, продлившейся не более секунды – чуть приподнялась и откинулась на подушки. В каюте капитана всё так же царил полумрак, на большом хозяйском столе творился полный бардак, но Амелия не обратила на это особого внимания. Её муж – её удивительный и странный, невероятный и драгоценный муж – стоял возле окна со скрипкой в руках и как раз заканчивал играть. Амелия утёрла рукой сонные глаза и ненадолго залюбовалась увиденным: на Томасе не было ничего, кроме полотенца, обёрнутого вокруг бёдер.

И снова она невольно сравнила его с творениями греческих мастеров. Граф Монтро питал особую любовь к античности и её сокровищам, поэтому у Амелии всегда был шанс наткнуться на очередное изображение статного Ареса или Зевса в журналах и книгах дяди. Всяческого рода истории попадались ей тогда в руки, из-за некоторых она порой краснела, но продолжала читать и разглядывать иллюстрации. А теперь она сама лежала совершенно нагая в каюте пирата, на его галеоне да посреди Атлантики…