собой со стороны. Даже не предполагал, что я так глупо выгляжу при знакомстве с симпатичными представительницами противоположного пола. Надо будет выяснить потом, чего такого смешного я ляпнул, что вначале девчонка, а потом даже земля затряслись от хохота.

А вот этих своих выражений, ярко и красочно описывающих моё отношение к происходящему после возвращения сознания, я что-то не припоминаю. Наверное, сотрясение на меня так сильно повлияло. Хорошо, что запись эту я начал смотреть уже после завтрака и ухода мамы Маши, замучившей меня расспросами о моём здоровье. И прозвучавшие в тиши палаты вербальные экспрессивные конструкции в моём исполнении она не слышала. Впрочем, я чуть не стукнул по голове рукой, но, вовремя вспомнив о её состоянии, сумел от этого удержаться — она ещё до меня видела и слышала эту запись. Всё-таки мозги мои после тряски точно в норму прийти ещё не успели.

Посетившая меня во время утреннего обхода врачиха не на много меньше мамы Маши интересовалась моим самочувствием. Полюбовавшись моими зрачками и посветив в них фонариком, поколов иголкой и постучав молоточком по рукам и ногам, она заставила проделать несколько непонятных упражнений, задала кучу вопросов, начиная от даты и дня недели и заканчивая математическими задачками и событиями в стране, на часть из которых я честно не смог ответить. Ну не знаю я современные пословицы и поговорки, и совсем не слежу за новостями ни взрослой, ни молодёжной жизни. Они мне просто не интересны.

Что-то про меня решив, докторша, как мама Маша и говорила, предписала мне полный покой, ограничила меня в передвижениях даже по палате, выписала какие-то таблетки на случай головной боли или бессонницы и, пожелав скорейшего выздоровления, оставила меня в том самом покое. Чему я только обрадовался.

И все эти одиннадцать дней я, по мере своих скромных сил и ангельского терпения, как мог старался выполнять своё обещание, данное маме Маше. Я почти не вставал с кровати. Ну первые два дня — точно. Те же два дня перемещался по палате, в столовую и в обратном направлении медленно и плавно, аки белый лебедь, благо и рубаха моя больничная своим цветом и фасоном способствовала такому моему воображению. Я честно старался поменьше вертеть головой, забросил все физические упражнения. Зато дорвался до чтения и музыки, хоть местная целительница этого не рекомендовала. Но ведь и не запрещала! Эти занятия были поначалу единственными моими развлечениями, спасавшими от скуки и круглосуточного ничегонеделания. Да ещё дыхательная гимнастка, о которой я ни на миг не забывал.

Периодически моё безделье разбавляли визиты мамы Маши и двух наших пансионатных соседок. Мама Маша, помня о моём недетском аппетите, приходила каждый день, принося с собой в дополнение к столовскому продуктовому пайку разные вкусности, бывало, что и не по одному разу. А соседки, проведав меня первый раз вместе с мамой, потом чередовались, завалив мою тумбочку витаминами в виде персиков, дынь, винограда и других полезных, сочных и вкусных ягод и фруктов.

Я, как примерный мальчик, под заботливым и удовлетворённым взглядом мамы Маши каждый раз говорил женщинам спасибо за проявляемую обо мне заботу, не забыв первым делом поблагодарить всех за приложенные для моего спасения усилия. Заодно разобрался, наконец-то, с их именами. Ту, что посветлее, звали Анастасия, а ту, что потемнее — Наталья. А то даже неудобно было — они ещё в первый день по приезду в пансионат представились, но я, в предвкушении встречи с морской волной имена эти услышал и запомнил, а вот какое имя какой даме принадлежит, словно той же морской водой из головы вымыло. И переспрашивать потом было неудобно.

Отчества свои молодые барышни не раскрыли, шутливо сославшись на военную тайну, сразу попросив именовать их просто Настей и Натой. И Настя, и Ната — обе москвички, обе, как потом выяснилось по их рассказам, действительно офицеры, дружат ещё со срочной службы где-то в Забайкалье. После увольнения в запас вместе решили поступать в военную академию, успешно там отучились и служат сейчас в одной части в родном Подмосковье, правда, в разных подразделениях. Каких — я не спрашивал, а сами они не уточнили. Но все отпуска неразлучные подруги стараются также проводить вдвоём.

А на исходе третьего дня моего успешного выздоровления я совершил убийство. Бедное живое существо, повинное только в том, что хотело вкусно покушать для продолжения своего рода, пало от руки не пожелавшего стать ужином раздражённого до крайней степени несознательного гомо сапиенса.

Этот комар терроризировал меня обе прошедшие ночи, не давая спокойно уснуть своим противным жужжанием около моего уха. Хотя, как я слышал, летучими вампирами являются только комарихи, а их мужья всю жизнь питаются соками растений. Да, тяжело нам мужчинам приходится в жизни. Но зато и выживает летающих мужиков, как мне представляется, значительно больше их подруг. Хотя, если вспомнить ещё всяких ящериц и лягушек, то вопрос представляется не таким простым.

Ну а я чего только не делал, чтобы избавиться от надоедливой твари. И словами вежливо взывал к совести неразумного создания, и руками хлопал вокруг выделывающего фигуры высшего пилотажа насекомого, и полотенцем в него швырялся, изображая крупнокалиберную систему противокомариной обороны. Ничего не помогало. Налетается, мелочь крылатая, беря меня измором, усядется на высокий потолок, чтобы самой передохнуть, и смотрит на меня оттуда, наверняка ещё посмеивается над неуклюжими стараниями своего будущего ужина. Мол, давай-давай, разгоняй физическими упражнениями кровушку по всему организму, чтоб не застаивалась и биологически активными добавками всякими насыщалась! Так только вкуснее и ароматнее получится!

И до потолка достать у меня не получалось — очень уж высокий он тут. Кто так строит? Даже с кровати до него не удаётся дотянуться. На шаткую тумбочку становиться, памятуя о своей ненадёжной сейчас голове, я благоразумно поостерёгся. А куцее зенитное полотенце, даже многократно сложенное для увеличения убойности, пока долетит, так или развернётся, теряя свою поражающую способность, или вообще не долетит по той же причине. Не швыряться же мне персиками, абрикосами или сливами. Потолок жалко — люди старались, делали. И это уже стратегическая оборонная инициатива71 получится.

Разозлившись до невозможности из-за исчерпания всех доступных мне реальных вариантов поражения недосягаемой цели, я перешёл к нереальным — навёл указательный палец на сидящее над головой насекомое, и, хорошенько прицелившись сымитированным пистолетом, издал громкое гневное «Пух!»

Что я имею вам сказать? Никогда,