И снова Бланка (впору назвать её воинствующей королевой) в который уже раз повела свою рать на врага, теперь уже англичанина, которого привёл на земли Франции неугомонный Пьер Моклерк. У неё была армия из рыцарей и хорошо подготовленных к военным действиям отрядов народного ополчения, присланных коммунами и всеми остальными городами королевского домена. Вновь шёл народ проливать кровь за своего короля, избранника Божьего. Шёл с желанием победить, изгнав англичан со своей земли. Шёл так же, как и при Филиппе Августе, с той разницей, что теперь ему предстояло не отбирать у врага территорию, а освобождать её от него. И потому дух патриотизма у людей, конечно же, был выше, если только он вообще имел место при короле Филиппе.

Узнав от своих разведчиков, что на Беллем идёт королевское войско, Моклерк не на шутку перепугался и велел тотчас стянуть к крепости все имеющиеся в его распоряжении силы. Гонцы бросились во всех направлениях исполнять приказ герцога.

Ричард был обеспокоен не меньше. Сколько он привёл с собой людей? Около тысячи. А сколько у Моклерка? Почти столько же. Прошло уже немало времени; за этот срок не один рыцарь нашёл свою смерть на землях Нормандии и Алансона. Выходит, у них едва ли наберётся две тысячи воинов, не считая жителей гарнизона. А у короля? Он задал этот вопрос матери.

— Велика ли численность королевского войска? — спросила Изабелла у гонца. — Сколько рыцарей, пехоты, есть ли осадные орудия? Ты должен был это разузнать.

— Ваша светлость, — ответил разведчик, — случалось ли вам видеть наводнение? Вода стремительно надвигается, заливает всё вокруг, не видно ей конца и нет от неё спасения. Какова численность войска, спрашиваете вы? Его глазом не объять. Много всадников и тьма-тьмущая пехоты. Есть и осадные орудия. С таким войском можно покорять целые страны, не то что крепости или города. Такую силу имел, вероятно, нормандский герцог Вильгельм, когда снаряжал свои корабли с целью покорить Англию.

Лазутчик умолк. Он передал то, что видел своими глазами.

Изабелла Ангулемская молчала, сидя в кресле с лицом, в которое не смогла бы вдохнуть жизнь сама Афродита, сколь благолепным ни казалось бы оно Пигмалиону[65].

Моклерк стиснул зубы и сжал кулаки так, что побелели костяшки пальцев. Взгляд его застыл, упёршись в зелёное сукно стола.

У Ричарда неожиданно запрыгали губы. Казалось, он силился что-то произнести, но слова не шли с губ. Глаза его расширились; встревоженный взгляд, задержавшись на вестнике, метнулся на герцога, перешёл к матери и остановился на ней в ожидании. И сам он точно обратился в статую, только пальцы рук, лежавших на коленях, мелко дрожали.

Изабелла поняла, что он ждёт, и уже знала: с этого момента её сын будет поступать так, как скажет его мать.

— Что же, герцог, — повернулась она к Моклерку, который к тому времени отпустил своего разведчика, — вы намерены и дальше заниматься грабежом и подвергать опасности жизни вашей людей и тех, что привёл мой сын? Или, подождав их, запрётесь в замке и станете держать оборону?

— А что посоветуете мне вы? — разлепил губы Моклерк, устремив на неё тяжёлый взгляд. — О, я догадываюсь. Даже не начиная сражения, вы рекомендуете мне выкинуть белый вымпел?

— Предпочитаете иной путь?

— Я буду драться.

Изабелла усмехнулась:

— Может ли ворона противостоять орлу?

— Вы советуете мне сложить оружие? Никогда! Повторяю, я буду сражаться до последнего.

— Вы будете сидеть в осаждённой крепости и умирать голодной смертью, как еретики в Тулузе.

— Я жду подкреплений. Я давно их жду! Ваш сын Генрих что-то не торопится завладеть Нормандией. Может быть, она ему не нужна?

— Нужна, но как умный стратег он прекрасно понимает всю бесплодность ваших Митридатовых войн[66].

— Выходит, он не придёт мне на помощь? Не высадится в Нанте?

— Как я могу это знать?

— Он обещал!

— Раз так, он выполнит своё обещание.

— Когда рухнут стены Беллема и крепость падёт, а мы с вами окажемся в плену?

— Что ж, вам не впервой, герцог, если припомнить ваши прежние выпады против нового правительства. Что касается меня, то я не собираюсь выставлять себя на посмешище перед кастильянкой, а тем более смотреть на небо сквозь решётку одной из камер Лувра. То же относится и к моему сыну. Надеюсь, вы меня понимаете?

Герцог сузил глаза:

— Собираетесь удрать? Но ведь ваш сын пришёл мне на помощь!

— От сумасшедших надо бежать, а не помогать им.

— Я не сумасшедший! Я борюсь с неугодной нам всем властью и хочу, чтобы мне помогали те, которым смена правительства принесёт не меньше выгод, чем мне самому.

— Вы предлагаете нам с сыном сидеть здесь и дожидаться, пока испанка закуёт нас в железные оковы? Нет, герцог. Одним прутом не переломить десяток прутьев, а коли так, то надо искать другие методы борьбы против опекунши.

— Кажется, вы уже прибегали к ним, с завидным упорством раз за разом возобновляя свои попытки. Насколько мне помнится, они не принесли ожидаемых результатов, так что вам нечем похвастать, мадам.

— Какой смысл нам оскорблять друг друга? Не лучше ли подумать о том, что следует предпринять?

— Что вы предлагаете?

— Вам? Убраться отсюда подобру-поздорову, пока ещё не поздно. Луврская тюрьма цепко держит свою добычу.

— А мои люди?

— Дождитесь их: вы должны сохранить войско.

— Но гарнизон! Ведь он останется с врагом один на один.

— Думаю, жители легко договорятся с осаждающими, ведь фактически всё, что вокруг Беллема, — владения короля.

— Незаконные владения, хотите вы сказать. Юридически акт сдачи этих территорий не оформлен.

— Испанка не отдаст их, и плевать ей на вашу законность. Её защищает Святой престол, вам этого мало? Только силой можно отобрать у неё эти земли, но поскольку речь об этом уже не идёт, то мы с сыном покидаем вас.

— Жители не сдадут крепости. Они не желают власти женщины над ними.

— У них не останется выбора. Она посадит сюда епископа, и он быстро приведёт население к повиновению существующей власти. А если они восстанут, придут рыцари и сожгут крепость, а её защитников вырежут всех до единого. Вам напомнить, как они проделали это в Безье?