— Когда все люди умерли, я бросился к своей семье. Они еще были живы — нас трудно убить сразу, но можно обездвижить. Люди успели собрать часть их крови, и сколько я ни искал ее, так и не нашел… Знаешь, мы очень не любим умирать на виду. И они… — Он снова прикрыл глаза, а я сжала его пальцы, как будто это могло помочь или как-то изменить уже совершившееся прошлое. — Они собрали последние силы и ушли. В те места, которые любили, — чтобы умереть там. А я остался один в нашем доме, заваленном трупами и кровью. Мне хотелось рваться следом, но я знал, что это будет неправильно.

Знаешь, Чирик, мы никогда толком не принадлежали этому миру, материальному. Наверное, мы дети того изначального тумана — я сам не знаю толком. Да, есть вещи, которые не знаю даже я. Когда они умерли… Я не нашел ни одного тела. А я искал. Я хотел похоронить их, хотел, чтобы мне было куда приходить год за годом, век за веком. Но у меня ничего не осталось. Я не знал, как умирают существа моего племени. Этого никогда не случалось, понимаешь? Мы не умираем от старости, для нас вообще нет такого понятия! Мы становимся только сильнее! — Голос его сорвался почти на крик, как будто он до сих пор пытался убедить реальность, что те смерти были ошибкой, что на самом деле это невозможно.

— Я остался один среди песка и двух разоренных деревень. Там не было ни одной живой души. Не знаю, сколько времени я провел там, просто сидя и пытаясь понять, что делать дальше… Наверное, долго. Но время шло, и я почувствовал, что меня начинает засасывать. Я остался последним представителем своего племени в этой реальности, и она пыталась утащить меня. Когда мы были все вместе, мы перевешивали фактом своего существования. А теперь… я был ошибкой, и мир старался ее уничтожить. Из последних сил я принял тот образ, в котором появлялся в деревне, и ушел из тех мест раз и навсегда.

С тех пор прошло много лет, Чирик. Так много, что мне сложно тебе рассказать. Менялся климат, менялась форма континентов. Люди разрослись и стали жить по всей планете. Сначала я убивал их, как только видел, но потом справился с собой. Потом они стали строить города. Города появлялись и исчезали, захватывались и отвоевывались… Некоторые просто исчезали с лица земли раз и навсегда, но некоторые — оставались. Для людей проходили годы, но я видел это иначе. И знаешь, что я увидел? Люди строили свои города повсюду, но обязательно один стоял там, где умерла моя мать. И его осаждали страшнее всего и защищали отчаяннее всего. Я проверил другие — там было то же самое…

Шеферель поднял на меня глаза:

— Ты знаешь эти города и сейчас.

Я невольно ахнула.

— Я не знаю, что именно произошло, но… Мне кажется, когда они… умерли, из них высвободилась та сила, которой мы заставляли людей любить нас и быть преданными. Понимаешь? Я знаю, звучит безумно. Но… я думаю, что люди строились там раз за разом, потому что чувствовали это.

— Погоди, — я попыталась осознать все услышанное, — ты хочешь сказать, что люди строят свои города в тех местах, где умерла твоя семья, потому что до сих пор испытывают действие того… заклятия?

Шеферель еле заметно дернул плечами:

— В конце концов, они ушли в землю, в реальность этого места. И люди полюбили их. Моя сестра умерла там, где теперь стоит Париж. Старший брат — там, где сейчас Нью-Йорк. Мать — в Риме, отец — в Лондоне. Могу назвать еще. Тогда это были горы. Или холмы. Или равнины. Планета сильно изменилась за последние тысячи лет…

Мы смотрели друг на друга, и оба знали, что этот вопрос должен возникнуть. Наконец я решилась:

— А кто умер… тут?

Шеф прикусил губу — совсем по-человечески:

— Никто. Здесь был наш дом. Здесь они были смертельно ранены, а десятки людей пролили свою кровь.

Я тяжело откинулась на спинку кресла, укладывая в голове все услышанное. Города, которые любят потому, что где-то там, глубоко под ними, в земле остался дух погибших… И тут я поняла, что кое-чего Шеф так и не сказал.

— Шеферель… — Я старалась очень осторожно подбирать слова. — Ты так и не сказал, кто вы. Вы были очень могущественны, долго жили, не чуждались магии и, похоже, могли менять свой облик. Я не знаю, кто это… — Последние слова прозвучали как-то беспомощно. — Мне в голову приходят какие-то чародеи, но это же сказки…

— Чародеи, — Шеферель горько усмехнулся и подлил себе виски в бокал. — Нет, Чирик, не чародеи. — Он поднял графин и встряхнул его, проверяя, сколько жидкого янтаря осталось на дне. Я неотрывно следила за ним, ожидая ответа.

Но его не было — Шеф просто осушил одним глотком бокал, а затем и все, что оставалось в графине. Я вздрогнула.

Шеф перевел на меня взгляд холодных, старых как мир глаз. Никогда еще прежде они не казались мне такими чужими и такими нечеловеческими.

— Нет, Чирик, мы не чародеи, — он разогнулся и, упершись руками в подлокотники кресла, навис надо мной так, что я невольно вжалась в спинку. — Мы были драконами.

Иногда появляется чувство, что мир только что ударил тебя прямо в лицо.

— Драконы? — Я собиралась нервно хихикнуть, но получилось какое-то сдавленное бульканье. — Драконы. То есть ты — дракон.

Я подняла глаза вверх, на выжидающее лицо Шефа. И вдруг все встало на место.

Та скорость, с которой он перемещался по городу.

Пресс-папье в форме дракона у него на столе.

Отношение той древней нечисти с Васильевского острова, как к королевской особе.

«Я пришел из сказки» — слова, что он сказал мне еще в самом начале нашего знакомства.

То, с какой легкостью он спрыгнул со мной с крыши, не боясь разбиться.

Дракон.

Очень медленно, будто боясь, что он рассеется от резкого порыва воздуха, я подняла голову и посмотрела ему прямо в глаза:

— Ты — дракон.

Шеферель молчал. Это был не вопрос.

— И это, — я сглотнула, медленно воспроизводя мысли, пытающиеся выстроиться у меня в голове в ровную цепочку, — это… не твое настоящее тело, верно?

Шеф пару секунд вглядывался в мое лицо и вдруг разогнулся, отойдя к столу. «Человеку пришлось бы оттолкнуться» — автоматически отметило сознание.

Шеф пошарил в верхнем ящике стола и достал пачку сигарет:

— Да.

Что-то внутри меня сжалось в комок. Не знаю, почему, но сознание, что этот стоящий передо мной человек — ненастоящий, вдруг сделало мне невыносимо больно. Как будто я вдруг обнаружила, что мой дом — картонные декорации, семья — нанятые актеры, а вся жизнь — подделка.

— Какой, — я откашлялась, — какой ты на самом деле?

— Большой, — Шеф закинул голову и беззаботно выпустил из ноздрей дым. На мгновение мне показалось, что сигареты тут ни при чем.

Мы оба молчали. Я смотрела, как он курит, он, видимо, ждал моей реакции.