— И мне жаль. Но я люблю тебя.

— А я люблю тебя.

— Мы не умрем сегодня. Мы столько всего пережили совсем не ради того, чтобы умереть, — пробормотала шепотом.

— Да, — тихо протянул он, не сводя с меня нежного взгляда.

— В нашей истории нет ничего особенного, — продолжала шептать я. — Она должна закончиться хорошо. Она заслуживает того, чтобы закончиться хорошо.

— Мы теперь семья, — сказал Ричард чуть громче.

— И в горе, и в радости.

— Мы не умрем, — покачал он головой.

— Мы не умрем, — улыбнулась я.

— Не умрем.

— Ни за что не умрем.

— Я тебя люблю, — сказал муж.

— А я тебя.

В этот момент дверь в тюрьму с грохотом отворилась. Мы не повернули головы. Мы не собирались поддаваться страху и отчаянию. Мы смотрели друг на друга, искали поддержки и утешения, купались в любви, забывались в нежности, предавались неизбежности.

— Ваш дракон вырвался на волю, — услышали мы грозный голос вождя. Он сделал еще несколько шагов, видимо, решив, что мы не услышали, раз не смотрим в его сторону. А затем добавил тише: — Он мне показал.

Ричард моргнул и первым оторвался от меня. Поглядел на Галлаха Великого.

Я тоже перевела взгляд.

Вождь смотрел на нас, не скрывая ненависти, презрения, жажды убийства. Ему очень хотелось вымесить свою злость. Он хотел, чтобы кто-то ответил за смерть его дочери.

— Отворите клетки, — приказал старик.

Два человека подошли к решеткам и открыли замки.

— Освободите их из кандалов.

Мы с Ричардом удивленно уставились на Галлаха Великого.

Тот смотрел на нас.

Да, он хотел, чтобы кто-то ответил за смерть его дочери. Но ссутулившаяся спина старика и его полный ненависти взгляд, в котором застыла обреченность, говорили о том, что он прекрасно знает: ответить некому.

И он сделал первый шаг на пути к долгому и тяжелому перемирию.

Два месяца спустя

— Ричард со мной не разговаривает, — уныло сказала я.

— Да вы только и делаете, что разговариваете, — закатила глаза Симона.

— Да, но мы больше не разговариваем так, как раньше. Он мне не доверяет, — объявила трагически.

— Чувствую, я пожалею об этом, но все же спрошу: что заставило тебя так думать, дорогая подруга? — иронично осведомилась девушка.

— Дело в том, что неделю назад он поговорил с Софи, — охотно принялась я делиться. — С тех пор он ходит сам не свой. Говорит, конечно, что все хорошо. Но я-то вижу. А мне он рассказывать не хочет.

— Спроси у Софи, — пожала плечами подруга.

— Я боюсь.

— Чего ты боишься?

— Не знаю. А вдруг это конец нашему браку? Вдруг… вдруг она спросила у него, хочет ли он ребенка? И он задумался. И понял, что не хочет.

— Слушай, у тебя еще даже живота нет, а ты уже невыносима, — возмутилась подруга.

— Как это нет? — обиделась я. — Ты только посмотри, как я растолстела.

— Ты не изменилась, Марита. Вообще.

От меня донесся грустный вздох.

— Я тебя замучила?

— Да, дорогая. И еще меня замучило это платье.

Симона набрала побольше воздуха, наглядно демонстрируя, насколько узок ее корсет. Несколько благородных дам неодобрительно глянули в ее сторону.

— Да уж, столица немного отличается от моих представлений, — ответив им колючим взглядом, заметила подруга. — До сих пор не понимаю, как ты умудрилась затащить меня сюда.

Мы неспешно прогуливались по королевскому парку. По широким аллеям проезжали дорогие экипажи, стук колес и копыт не прекращался ни на секунду. По узким аллеям гуляли роскошные дамы, статные джентльмены и их слуги.

— Это была идея Ричарда, — перевела я стрелки.

— Брось, твой муж меня недолюбливает, — скептически высказалась Симона.

— Это не так, — покачала я головой. — Это действительно была идея Ричарда. Он считает, что, если я сорвусь и решу поехать на казнь, ты меня остановишь.

— Тебя никто не остановит, — хмыкнула подруга.

— Это правда.

Я взяла ее под локоть и прижалась виском к плечу девушки.

Мы приблизились к нашему экипажу, позволили слугам помочь нам в него забраться и весь путь до особняка Эсбьерн разговаривали о веселых, но малозначительных вещах.

Как только кучер остановил лошадей, мы вышли возле парадного входа, отделанного позолотой, поднялись по ступенькам и зашли внутрь.

Сестра Ричарда родила раньше положенного срока, но, судя по показаниям врачей, ребенок был вполне здоров. Мы, конечно, не могли пропустить такое событие и тут же приехали в столицу поздравлять новоявленных родителей.

— А где сейчас герцог Бёме? — спросила я у дворецкого, отдавая служанке шляпку.

— Он в детской вместе с графом и графиней Эсбьерн, миледи, — важно ответил немолодой мужчина.

— Благодарю.

— Я лучше пойду к себе, — кисло сказала Симона. — Нет никого желания смотреть на это маленькое чудовище.

— От моего тоже будешь бегать? — беззлобно рассмеялась я.

— А то.

— Я-то хотела попросить тебя стать крестной.

— В таком случае я подумаю, — хмыкнула подруга.

Мы расстались на втором этаже. Она отправилась в свои покои, а я плавно вплыла в детскую, где вокруг люльки собралось сразу три заинтересованных зрителя.

— Марита! — обрадовалась Герда, заметив меня. — Иди к нам! Посмотри, она улыбается. Она тебя узнала.

Я расплылась в улыбке и, подойдя вплотную к Ричарду, заглянула в люльку.

— Приве-э-эт, — поздоровалась с маленьким комочком, завернутым в сотню розовых простыней. — А имя уже дали?

— Да, ее будут звать Амалией, в честь моей бабушки, — отчего-то нахмурилась Герда.

— Нет, мы решили, что ее будут звать Розитой, в честь моей бабушки, — раздраженно втянул воздух Роланд.

— Мы же с тобой сотню раз это обсуждали. Моя бабушка была сестрой милосердия, ее заслуги прекрасно скажутся на карме нашей дочери.

Мы с Ричардом переглянулись.

— Ладно, — махнул рукой Роланд. — Решим потом, — и все же последнее слово оставил за собой. — Марита и… Ричард, — он нерешительно посмотрел на моего мужа, видимо, все еще помня, как тот ему не давал покоя, когда Роланд сделал Герде предложение, — мы с женой хотели немного прогуляться по городу. Наша гувернантка придет только через час, и мы попросим вас недолго побыть с нашей дочерью.