– Вот уж не думаю, что епископ Римский имеет хотя бы отдаленное представление о том, что происходит в Британии, – с улыбкой заметил Артур.

– Отец Патриций, весьма дурную услугу окажешь ты людям этой земли, заложив их священный источник, – мягко проговорил Талиесин. – Это – дар Божий…

– Это – часть языческого культа. – Глаза епископа вспыхнули мрачным огнем фанатизма.

– Источник – от Бога, – не отступался старый друид, – ибо во всем мироздании не найдется ничего, что не имело бы начала в Боге, а простецам потребны простые знаки и символы. Если они поклоняются воде, что изливает на мир Его благодать, так чего в том дурного?

– Господу не должно поклоняться через символы, созданные руками людей…

– Выходит, ты со мною единодушен, брат мой, – ответствовал Мерлин, – ибо часть друидической мудрости заключена вот в каком речении: Господу, что превыше всего, нельзя поклоняться в жилище, возведенном руками человека, но лишь под Его собственным небом. И все же вы строите церкви и богато украшаете их серебром и золотом. Так отчего же, по-вашему, дурно пить из священного родника, того, что Господь создал, и благословил, и наделил видениями и целительной силой?

– Сие знание исходит от дьявола, – сурово объявил Патриций, и Талиесин рассмеялся.

– А, но Господь создал сомнения, да и дьявола тоже, и в итоге итогов все придут к Нему и покорятся Его воле.

– Достойные отцы, – перебил Артур, не успел Патриций ответить, – мы собрались здесь не о теологии спорить!

– Верно, – облегченно подтвердила Игрейна. – Мы говорили о Гавейне и втором из сыновей Моргаузы, – его ведь Агравейн зовут, верно? И о твоем браке.

– Жаль мне, – посетовал Артур, – что раз уж сыновья Лота всей душой меня любят, а Лот, в чем я не сомневаюсь, мечтает, чтобы наследник его рода возвысился, – жаль мне, что у Моргаузы нет дочери. Тогда бы я стал ему зятем, а Лот знал бы, что сын его дочери унаследует мой трон.

– Да, оно сложилось бы весьма удачно, – кивнул Талиесин, – ибо оба вы принадлежите к королевскому роду Авалона.

– Но разве Моргауза – не сестра твоей матери, лорд мой Артур? – нахмурился Патриций. – Жениться на ее дочери – немногим лучше того, чтобы переспать с собственной сестрой!

Артур заметно обеспокоился.

– Я согласна, даже будь у Моргаузы дочь, об этом и думать не следовало бы, – молвила Игрейна.

– Зато к сестре Гавейна я бы привязался с легкостью, – жалобно возразил Артур. – Мысль о том, чтобы жениться на чужой мне незнакомке изрядно меня угнетает, да и невеста, надо думать, не обрадовалась бы!

– Такова судьба любой женщины, – отозвалась Игрейна, сама себе удивляясь; неужели спустя столько лет обида не сгладилась? – Браки пусть задумывают мудрые головы; юной девушке такое не по разуму.

Артур тяжко вздохнул.

– Король Леодегранс предложил мне в жены свою дочь, – как бишь ее там? – а в приданое за нею дает сотню лучших своих воинов, все при оружии, и – ты только представь себе, матушка! – при каждом отменный конь из его собственных табунов; так что Ланселет сможет их обучить. В этом – один из секретов цезарей: лучшие римские когорты сражались верхом; а до того никто, кроме скифов, лошадей не использовал, разве что для перевозки продовольствия и порою – для верховых гонцов. Будь у меня четыре сотни конных воинов – матушка, да я бы играючи выдворил саксов с нашей земли, и они бы бросились сломя голову к своим берегам, визжа, точно их же псы.

– Тоже мне, причина для женитьбы! – рассмеялась Игрейна. – Лошадей можно купить, а воинов – нанять.

– Но продавать коней Леодегранс вовсе не склонен, – возразил Артур. – По-моему, он так мыслит про себя, что в обмен на приданое – воистину королевское приданое, здесь ты мне поверь, – недурно было бы породниться с королем Британии. И он не один такой, просто он предлагает больше, чем другие.

Так вот о чем я желал попросить тебя, матушка, – не хотелось бы мне посылать к нему самого обыкновенного гонца со словами, что я, дескать, беру его дочь, так что пусть отошлет ее к моему двору, словно тюк какой-нибудь. Не согласилась бы ты поехать отвезти королю мой ответ и сопроводить девушку сюда?

Игрейна собиралась уже кивнуть в знак согласия, как вдруг вспомнила о своих обетах.

– Отчего бы тебе не послать одного из своих доверенных соратников, скажем, Гавейна или Ланселета?

– Гавейн – бабник тот еще, – со смехом отозвался Артур. – Я отнюдь не уверен, что хочу подпускать его к своей невесте. Тогда уж пусть Ланселет съездит.

– Игрейна, чувствую я, что лучше поехать тебе, – удрученно проговорил Мерлин.

– А что такое, дедушка, – отозвался Артур, – неужто Ланселет настолько неотразим? Или ты опасаешься, что моя невеста влюбится в него вместо меня?

Талиесин вздохнул.

– Я поеду, если настоятельница даст мне дозволение покинуть обитель, – быстро отозвалась Игрейна. А про себя подумала: «Конечно же, мать-настоятельница не может запретить мне побывать на свадьбе собственного сына. Воистину, я столько лет пробыла королевой, что теперь мне куда как непросто тихо-мирно сидеть в четырех стенах и дожидаться известий о великих событиях, происходящих в этой земле. Верно, таков удел всякой женщины, однако постараюсь избегать его сколь можно дольше».

Гвенвифар чувствовала, как в животе привычно всколыхнулась тошнота; неужто еще до того, как они отправятся в путь, ей придется бежать в уборную? И что ей прикажете делать, если та же потребность даст о себе знать уже после того, как она сядет в седло и выедет за ворота? Девушка подняла глаза на Игрейну: та стояла, статная и невозмутимая, чем-то похожая на мать-настоятельницу ее прежнего монастыря. В первый свой приезд, год назад, когда обговаривались условия брака, Игрейна держалась с ней по-доброму, словно мать. А теперь, приехав сопроводить Гвенвифар на свадьбу, она вдруг показалась строгой и властной; и, уж конечно, королева не испытывала и тени того ужаса, что терзал Гвенвифар. Как она может быть настолько спокойной?

– Ты разве не боишься? Это так далеко… – дерзнула прошептать Гвенвифар, глядя на дожидающихся лошадей и носилки.

– Боюсь? Конечно, нет, – отвечала Игрейна. – В Каэрлеоне я бывала не раз и не два, и маловероятно, чтобы на сей раз саксы собирались выступить с войной. Зимой путешествовать не то чтобы приятно – из-за дождей и слякоти, – но все лучше, чем попасть в руки варваров.

Гвенвифар, до глубины души потрясенная и пристыженная, судорожно сжала кулачки и, потупившись, уставилась на свои дорожные башмаки, крепкие и безобразные.

Игрейна завладела рукою девушки, расправила крохотные пальчики.

– Я и позабыла, ты же никогда прежде не уезжала из дома, разве что в свой монастырь и обратно. Ты ведь в Гластонбери воспитывалась, верно?