– Нет! – сдавленно воскликнула Гвенвифар. – Мне… мне лучше, если полог задернут.

Пожав плечами, Игрейна задернула занавеси. Сквозь щелку она наблюдала за тем, как первые всадники тронулись в путь и как пришли в движение телеги. Воистину, все эти воины – королевское приданое. Вооруженные конники, при мечах, в доспехах – ценное прибавление к Артуровой армии. Примерно так Игрейна и представляла себе римский легион.

Гвенвифар склонила голову на подушки: в лице ни кровинки, глаза закрыты.

– Тебе дурно? – удивленно осведомилась Игрейна. Девушка покачала головой.

– Просто оно все… такое огромное… – прошептала она. – Мне… Мне страшно.

– Страшно? Но, милое мое дитя… – Игрейна умолкла на полуслове и спустя мгновение докончила: – Ну, ничего, вскоре тебе станет легче.

Гвенвифар едва ли заметила, что носилки тронулись с места: усилием воли она погрузилась в некое отрешенное состояние полудремы, позволяющее ей не впадать в панику. Куда же она едет, под этим беспредельным, необозримым небом, через бескрайние болота и бесчисленные холмы? Сгусток паники в животе сжимался все туже. Повсюду вокруг нее ржали лошади, перекликались люди: ни дать ни взять, армия на марше. А сама она вроде как прилагается к снаряжению: к конской сбруе, к доспехам и к пиршественному столу. Она – только невеста, вместе со всем, что ей принадлежит по праву: с одеждой и платьями, и драгоценностями, и ткацким станком, и котелком, и гребнями и чесалками для льна. Сама по себе она – ничто, ничегошеньки-то собой не представляет; она – лишь собственность короля, который даже не потрудился приехать и посмотреть на девушку, которую ему отправляют вместе с конями и снаряжением. Она – еще одна кобыла, племенная кобыла, на сей раз – на расплод королю, которая, хотелось бы надеяться, произведет на свет королевского наследника.

Гвенвифар едва не задохнулась от гнева. Но нет, злиться нельзя; злиться не подобает; мать-настоятельница объясняла ей в монастыре, что предназначение всякой женщины – выходить замуж и рожать детей. Ей хотелось стать монахиней, остаться в обители, научиться читать и искусно рисовать красивые буквицы пером и кистью, но принцессе такая участь заказана; ей должно повиноваться воле отца, точно Господней воле. А ведь женщинам следует исполнять волю Божью особенно ревностно, ведь это через женщину человек впал в первородный грех, и каждой женщине полагается знать, что ее долг – искупить совершенное в Эдеме. Ни одну женщину вполне добродетельной не назовешь, кроме разве Марии, Матери Божьей; все прочие женщины порочны, и иными быть просто не могут. Вот и ее, Гвенвифар, настигла кара – за то, что она подобна Еве, за то, что грешна, гневлива и бунтует против воли Божьей. Гвенвифар прошептала молитву и усилием воли вновь погрузилась в полубессознательное состояние.

Игрейна, нехотя примирившись с необходимостью ехать с задернутым пологом и тоскуя по свежему воздуху, гадала про себя, что, во имя всего святого, не так с ее будущей снохой. Она ни словом не возразила против этого брака – впрочем, она, Игрейна, тоже не протестовала против брака с Горлойсом; и теперь, вспоминая негодующую, перепуганную девочку, какой была когда-то, Игрейна сочувствовала Гвенвифар. Но зачем забиваться в душные носилки, почему не ехать с гордо поднятой головой навстречу своей новой жизни? Чего она боится? Неужто Артур такое уж чудовище? Ведь не за старика же в три раза старше ее девчонку выдают; Артур молод и готов окружить ее уважением и почетом.

В ту ночь они заснули в шатре, поставленном на тщательно выбранном сухом месте, прислушиваясь к стону ветров и шуму проливного дождя. Ближе к утру Игрейну разбудили тихие всхлипывания Гвенвифар.

– Что такое, дитя? Тебе недужится?

– Нет… госпожа, как вы думаете, я понравлюсь Артуру?

– Не вижу, почему нет, – мягко отозвалась Игрейна. – Ты ведь сама знаешь: ты на диво красива.

– Правда? – В тихом голосе звучало лишь наивное неведение, отнюдь не застенчивая или жеманная просьба о комплименте и не уверенность в себе, чего разумно было бы ожидать в любом другом случае. – Леди Альенор говорит, нос у меня слишком большой, и еще веснушки, точно у скотницы…

– Леди Альенор… – Игрейна вовремя вспомнила о снисходительности к ближнему своему; в конце концов, Альенор немногим старше Гвенвифар и за шесть лет родила четверых. – Боюсь, она самую малость близорука. Ты настоящая красавица. А волос роскошнее я в жизни своей не видела.

– Не думаю, что Артуру есть дело до красоты, – промолвила Гвенвифар. – Он даже не удосужился спросить, не страдаю ли я косоглазием, или, может, я одноногая, или у меня «заячья губа»…

– Гвенвифар, – ласково увещевала Игрейна, – на любой женщине женятся в первую очередь ради приданого, а Верховный король обязан выбирать жену по подсказке своих советников. Тебе не приходило в голову, что и он тоже ночами не смыкает глаз, гадая, что за жребий уготовила ему судьба и что он примет тебя с благодарностью и радостью, поскольку, помимо приданого, ты принесешь ему и красоту, и кроткий нрав? Он готов смириться с тем, что ему достанется, но тем более счастлив он будет узнать, что у тебя нет… как это ты сказала? – ни косоглазия, ни «заячьей губы», ни следов оспы. Артур еще очень юн и в том, что касается женщин, весьма неопытен. А Ланселет, я уверена, уже рассказал ему о том, как ты красива и добродетельна.

Гвенвифар перевела дух:

– Ланселет ведь приходится Артуру кузеном, верно?

– Верно. Он – сын Бана Бенвикского от моей сестры, верховной жрицы Авалона. Он рожден в Великом Браке – ты что-нибудь знаешь о подобных вещах? В Малой Британии иногда еще прибегают к древним языческим обрядам, – пояснила Игрейна. – Даже Утера, когда он стал Верховным королем, отвезли на Драконий остров и короновали согласно древним ритуалам, хотя брака с землей от него не требовали; в Британии такой обряд совершает Мерлин, так что именно он выступает жертвой вместо короля в час нужды…

– Вот уж не знала, что эти древние языческие обряды в Британии все еще в ходу, – молвила Гвенвифар. – А… а Артур тоже так короновался?

– Если и так, то мне он этого не сказал, – отозвалась Игрейна. – Возможно, за это время обычаи изменились, и Артур довольствуется тем, что Мерлин – главный из его советников.

– А ты знаешь Мерлина, госпожа?

– Он мой отец.

– В самом деле? – В темноте Гвенвифар глядела на нее во все глаза. – Госпожа, а это правда, что, когда Утер Пендрагон впервые пришел к тебе еще до того, как вы поженились, явился он, благодаря магическому искусству Мерлина, в обличье Горлойса, так что ты возлегла с ним, принимая его за герцога Корнуольского и почитая себя женой целомудренной и верной?

Игрейна заморгала; до нее доходили отголоски сплетен о том, что она, дескать, родила Утеру сына неподобающе рано; но этой байки она не слышала.

– Неужто так говорят?

– Случается, госпожа. Так сказывают барды.

– Ну, так это неправда, – объявила Игрейна. – На Утере был плащ Горлойса и Горлойсово кольцо: он добыл их в сражении; Горлойс предал своего Верховного короля и поплатился за это жизнью. Но что бы уж там ни напридумывали барды, я отлично знала, что это – Утер и никто иной. – В горле у нее стеснилось; даже сейчас, спустя столько лет, Игрейне казалось, что Утер по-прежнему жив и сражается где-то в далеких землях.