Тем не менее прослеживается явная параллель между поворотом влево и гамыми значительными национальными достижениями десятилетия, а имен-io возникновением «государств всеобщего благоденствия» в буквальном зна-1снин слова, т. е. государств, в которых расходы на социальное обеспечение .поддержание дохода, здравоохранение, образование и т. д.) стали самой юльшой долей государственных расходов, а люди, занятые в сфере социаль-

Однако в электоральном плане все левые нартии находились в меньшинстве, хотя и внуши-^едьном. Максимальный процент голосов (48,8%), завоеванный такой партией, нолучили на вы-юрах 1951 года британские лейбористы, нричем благодаря нричудам британской избирательной :исгемы и но иронии судьбы эти выборы выиграли консерваторы, набравшие немного меньше

'ОЛОСОВ.

Золотые годы

ного обеспечения, составили самую большую группу всех государственных служащих (в середине i9?o-x годов в Великобритании они составляли 40%, в Швеции — 47%) (Therborn, 1983)- Первые такие «государства всеобщего благоденствия» появились около 1970 года. Конечно, уменьшение военных расходов в период разрядки автоматически увеличило долю расходов на социальное обеспечение, однако пример США показывает, что имели место и реальные изменения. В 1970 году, в разгар вьетнамской войны, число школьных служащих в США впервые намного превысило число «персонала военной и гражданской защиты» (Statistical History 1976, II, p. 1102, 1104, ^41).

К концу i97o-x годов все развитые капиталистические государства превратились в «государства всеобщего благоденствия», причем шесть из них тратили более 6о% всех государственных расходов на социальное обеспечение (Австралия, Бельгия, Франция, Западная Германия, Италия, Нидерланды). После окончания «золотой эпохи» это стало причиной серьезных проблем.

Между тем политика «развитых рыночных экономик» была спокойной, если не сказать «сонной». О чем можно было волноваться, кроме коммунизма, страха перед ядерной войной и кризисами, вызванными имперской деятельностью за рубежом, как, например, суэцкая авантюра 1956 года, затеянная Великобританией, алжирская война, развязанная Францией (i954 — 1961) и, после 1965 года, вьетнамская война, которую вели США? Именно поэтому резкая, охватившая многие страны мира вспышка студенческого радикализма в 1968 году застала политиков врасплох.

Это был знак, что равновесие «золотой эпохи» больше не может сохраняться. В экономическом

отношении этот баланс зависел от корреляции междз ростом эффективности производства и заработков, поддерживавшей ста бильность прибылей. Снижение роста производительности и/или непропор циональный подъем зарплаты могли закончиться дестабилизацией. Это за висело от показателя, отсутствие которого столь драматично проявилось i период между Первой и Второй мировыми войнами, — баланса между pocroiv выпуска продукции и способностью потребителей покупать ее. Для того что бы рынок оставался жизнеспособным, заработная плата должна была расп-достаточно быстро, однако не слишком, чтобы это не сказывалось на прибы лях. Но как контролировать заработную плату в эпоху сокращения примене ния труда или, ставя вопрос иначе, как контролировать цены во время стре мительно растущего спроса? Как, другими словами, уменьшить инфляции или, по крайней мере, держать ее в определенных границах? Наконец, нель зя забывать о том, что «золотая эпоха» зависела от подавляющего политиче ского и экономического господства США, которые являлись (иногда об это» даже не думая) стабилизатором и гарантом мировой экономики.

В ходе гдбо-х годов во всем этом стали чувствоваться признаки изпоса ] утомлепия. Гегемония США пошла па спад. С каждым их промахом разруша

308

-. 'Золотая эпоха>

лась основанная на золотом долларе мировая монетарная система. В некоторых странах имели место признаки спада производительности труда, а также наблюдались признаки того, что огромный запас внутренних мигрантов, питавших промышленный бум, близок к истощению. За прошедшие двадцать лет выросло новое поколение, для которого трудности межвоенных лет — массовая безработица, социальная незащищенность, скачущие цены—были историей, а не частью их жизненного опыта. Они согласовывали свои ожидания только с опытом своей возрастной группы, т. е. с опытом полной занятости и продолжающейся инфляции (Friedman, 1968, р. и). Какими бы ни были конкретные ситуации в конце гдбо-х годов, стимулировавшие бурный рост заработной платы по всему миру (сокращение рабочей силы, усилия, повсюду предпринимаемые работодателями для сдерживания роста реальной заработной платы, и, как во Франции и Италии, массовые студенческие волнения), все они основывались на заключении, сделанном поколением трудящихся, привыкшим иметь постоянную работу, которое состояло в том, что долгожданные регулярные повышения заработной платы, с таким трудом отвоеванные профсоюзами, на самом деле оказывались гораздо меньше, чем можно было выжать из рынка. Наблюдался или нет возврат к классовой борьбе в этом осознании рабочими рыночных реалий (как полагали многие из «новых левых» после 1968 года), неизвестно, однако нет сомнения в том, что произошла резкая смена настроений от умеренных и спокойных переговоров по зарплате, имевших место до 1968 года, до непримиримости последних лет «золотой эпохи».

Поскольку это имело прямое касательство к работе экономики, изменение настроения рабочих было гораздо более важно, чем массовые вспышки студенческого недовольства в конце 19бо-х годов, хотя студенты предоставляли средствам массовой информации гораздо более драматичный материал, а комментаторам гораздо больше пищи для рассуждений. Студенческие восстания были явлением вне экономики и политики, мобилизовавшим определенную небольшую группу населения, пока еще не игравшую значительной роли в общественной жизни и, поскольку большинство членов этой группы еще училось, далекую от экономики и принимавшую в ней участие разве что в качестве покупателей дисков с записями рока, а именно — молодежь среднего класса. Культурное влияние этой группы было гораздо значительнее политического, оказавшегося скоротечным, в отличие от аналогичных движений в государствах третьего мира и странах с диктаторскими режимами. Тем не менее студенческие волнения явились предупреждением поколению, которое почти верило, что окончательно и навсегда решило проблемы западно-го общества. Главные произведения реформизма «золотой эпохи»—«Будущее социализма» Кросланда, «Общество изобилия» Дж. К. Гэлбрайта, «За пределами общества изобилия» Гуннара Мирдала и «Конец идеологии» Дэниела Бел-Золотые годы

ла, которые все были написаны между 1956 и 1960 годами, исходили из допущения, что имеет место все увеличивающаяся внутренняя гармония общества, теперь в основе своей являющегося удовлетворительным, и усовершенствовать его (если это требуется) следует, опираясь на экономику организованного социального согласия. Однако этому согласию не суждено было пережить 19бо-е годы.

Поэтому 1968 год не был ни началом, ни концом, а стал лишь сигналом. В отличие от резкого

повышения заработной платы, разрушения в 1971 году международной финансовой системы, основанной на Бреттновудском соглашении 1944 года о послевоенной валютной системе, товарного бума 1972 — 1973 годов и нефтяного кризиса ОПЕК в 1973 году, этот год почти не упоминается при объяснениях историками экономики причин окончания «золотой эпохи». Ее конец не явился полной неожиданностью. Экономический подъем в начале 1970-х годов, сопровождавшийся быстрым ростом инфляции, массовым увеличением мировых денежных запасов на фоне обширного американского дефицита, приобрел лихорадочный характер. Выражаясь на жаргоне экономистов, произошел «перегрев» системы. За двенадцать месяцев с июля I972 года реальный валовой внутренний продукт в странах Организации экономического сотрудничества и развития вырос на 7)5%) а реальное промышленное производство — наю%. Историки, помнившие, как закончился великий бум середины Викторианской эпохи, должно быть, удивлялись, почему эта система не пошла вразнос. Они имели на то основания, хотя я не думаю, что кто-либо предсказывал резкий спад, произошедший в 1974 году, поскольку, хотя валовой национальный продукт развитых индустриальных стран действительно резко упал (впервые после войны), люди все еще оперировали понятиями 1929 года в отношении экономических кризисов и не видели в этом признаков катастрофы. Как обычно, первой реакцией потрясенных современников стали поиски неких особых причин резкого прекращения подъема, «нагромождения непре, инадениых ж удач, лоследствия которых наложи-лксь на определенные ошибки, коих можно было избежать», цитируя ОЭСР (McCmcken, 1977, Р- *4)- Более простодушные считали главной причиной зла нефтяных шейхов ОПЕК. Историкам, относящим основные изменения в конфигурации мировой экономики на счет невезения и непредвиденных случайностей, которых можно было избежать, следует пересмотреть свои взгляды. Дело в том, что мировая экономика не восстановила своего роста после этого краха. Эпоха закончилась. Десятилетиям после 1973 года суждено было снова стать кризисными.