поднимает касанием Небесного жизнь.

Но как придет слава и пламя,

Если разум сброшен в пучину?

Ибо тело не имеет света без разума,

Восторга духовного чувства, радости жизни;

Все подсознательным, темным становится,

Несознание ставит свою печать на страницу Природы,

Либо же беспорядок безумный кружит в мозгу,

Несясь по опустошенным дорогам природы,

Хаос беспорядочных импульсов,

В который не может проникнуть ни свет, ни радость, ни мир.

Это состояние ей сейчас угрожало, его выталкивала она из себя.

Словно по нескончаемой ухабистой улице

Кто-то правит среди топающих, торопящихся толп,

Так и она без освобождения час за часом ступала,

Удерживая своей волей от себя свору бесчувственную;

Из-под ужасного пресса она свою волю вытаскивала

И укрепляла свою мысль на спасительном Имени;

Затем все стало неподвижно и пусто; она была свободна.

Просторное избавление пришло, широкое пространство спокойное.

Она двигалась сквозь пустое спокойствие

Нагого Света из незримого солнца,

Сквозь пустоту, что бестелесным счастьем была,

Блаженным вакуумом безымянного мира[49].

Но вот приблизился фронт более могучей опасности:

Пресс телесного разума, Несознания выводок,

Бесцельной мысли и воли лег ее.

Приближаясь, показалась голова гигантская Жизни,

Неуправляемой разумом или душой, обширной и подсознательной.

Эта Жизнь вкладывала в один импульс всю силу,

Делала свою силу мощью опасных морей.

В неподвижность ее молчащей себя,

В белизну размышления Пространства,

Наводнение, стремнина скорости Жизни,

Ворвалось, словно плетями ветров толпы волн гонимые,

Мчащиеся по бледному песку летнего пляжа;

Они топили те берега, гора вздыбленных волн.

Огромен был ее страстный голос обширный.

Он кричал внимавшему духу Савитри,

Требуя, чтобы Бог подчинился Силе, от цепи свободной.

Глухая сила, зовущая к состоянию немоты,

Тысяча голосов в молчаливой Обширности,

Жизнь требовала поддержки сердца для своей хватки в радости,

Согласия Свидетеля-души для своей нужды действовать,

Печати нейтрального существа Савитри для своего вожделения мощи.

В широту ее наблюдающей самости,

Она приносила грандиозный порыв Дыхания Жизни;

Ее поток влек надежды и страхи мира,

Всей жизни, всей Природы крик неудовлетворенный, голодный

И страстное желание, которое вся вечность не может заполнить.

Жизнь взывала к горним секретам души

И к чуду никогда не умирающего пламени,

Она говорила какому-то первому невыразимому экстазу,

Скрытому в ударе созидательном Жизни;

От нижних незримых глубин отрывала

Свой соблазн и магию пришедшего в беспорядок блаженства,

В земной свет вливала свою сумятицу очарования спутанного

И примитивной радости Природы торопливый глоток,

И огонь, и мистерию восторга запретного

Пила из бездонного источника мирового либидо,

И медовую сладость отравленного вина вожделения и смерти, –

Хотя грезила о вине славы богов жизни, –

Ощущала как золотое жало восторга небесного.

Бесконечности желания циклы

И тайны мастерства, что мир нереализованный делали

Шире известного и ближе, чем неизвестный,

В котором вечно охотятся гончие жизни и разума,

Искушали глубокое, неудовлетворенное побуждение внутри

Стремиться к неосуществленному и вечно далекому

И делать эту жизнь на земле ограниченной

Подъемом к вершинам, в пустоте исчезающим,

Славы невозможного поиском.

Жизнь грезила о том, чего никогда не знала она,

Хватала то, что никогда еще завоевано не было,

Она запечатлевала в Елисейских полях памяти

Очарование, что бежит от восторга сердца, быстро теряемого;

Она осмеливалась пробовать то, что убивает, вредящие радости,

Воображаемые контуры вещей незаконченных

И призывы к трансмутирующему танцу Цирцеи,

И площадей любви владения страсти,

И буйство дикого Зверя, и шумную игру с Красотою и с Жизнью.

Она несла свои крики и противоположных сил волны,

Свои моменты касаний светящихся планов,

Свои восхождения пламенные и обширные вздымающиеся в небо попытки,

Свои феерические башни грез, на ветрах возведенные,

Свои погружения во тьму и пучину,

Свой мед мягкости, свое вино острое ненависти,

Свои смены солнца и туч, смеха и слез,

Свои бездонные опасные ямы и пучины глотающие,

Свой страх и свою радость, экстаз и отчаяние,

Свои оккультные волшебства и свои элементарные линии,

Великие причастия и возвышающие движения,

Свою веру в небо, свое общение с адом.

Эти силы не загрубели мертвым весом земли,

Они давали вкус амброзии и укус яда.

Было рвение во взгляде Жизни,

Что видела голубизну неба в сером воздухе Ночи;

Импульсы к богу на крыльях страсти парили.

Быстро шагающие мысли Разума со своих высоких шей испускали

Пылающее великолепие, подобное радужной гриве,

Драгоценное украшение из света интуиции чистой;

Ее пламенноногий галоп они могли имитировать:

Голоса разума подражали напряжению вдохновения,

Его пульсам непогрешимости,

Его скорости и небесному прыжку Богов молниеносному.

Острому лезвию, что режет сети сомнения,

Его мечу проницательности, что почти божественным кажется.

Однако все то знание было у солнца заимствовано;

Пришедшие формы не были по рождению небесной природы:

Внутренний голос мог произносить нереального Слово;

Его могущество, опасное и абсолютное,

Могло примешать яд к вину Бога.

На этих сияющих спинах ложь могла верхом ехать;

Правда лежала с восторгом в страстных руках заблуждения,

Скользя вниз по течению в счастливой барже золотой:

Она заостряла свой луч изумительной ложью.

Здесь, в нижних царствах Жизни, противоположности встречаются все;

Истина смотрит и делает свои работы с глазами завязанными,

И Неведение — здесь патрон Мудрости:

Те галопирующие копыта в их восторженной скорости

Могли в опасную промежуточную зону внести,

Где Смерть гуляет, нося платье Жизни бессмертной.

Либо они вступают в долину блуждающего Отблеска,

Откуда, пленники или жертвы Луча благовидного,

Души, в тот регион пойманные, никогда не смогут сбежать.

Посредники, не господа, они служат желаниями Жизни,

В ловушке Времени все время трудясь.

Их тела, рожденные из лона некоего Нуля,

Ловят дух в мимолетные грезы,

Затем гибнут, извергая бессмертную душу

Из живота Материи в сточную трубу Ничего.

Однако немногие непойманные, неубитые, могут пройти осторожно,

Неся образ Истины в сердцах, ее приютивших,

Вырвать Знание из загораживающей хватки ошибки,

Сквозь глухие стены маленького себя проходы пробить,

Затем путешествовать, чтобы достичь жизни более великой.

Все это текло мимо нее, и ей казалось,

Будто вокруг высокого и безмолвного острова

Шум вод с далеких неведомых гор

Поглотил его узкие берега в толпящихся волнах

И создал голодный мир белой бешенной пены:

Спешащий, миллиононогий дракон,

В пене и крике, великана пьяного шум оглушительный,

Вскидывая гриву Тьмы в небо Бога,

Он кружил, отступая в удалявшемся реве;

Затем просторный и спокойный воздух опять улыбался:

Синее небо, зеленая земля, партнеры царства Прекрасного,

Жили как встарь, товарищи в счастье;

И в сердце мира радость жизни смеялась.

Все утихло сейчас, почва блестела сухая и чистая.

Через все это она не двигалась, не ныряла в тщетные волны.

Из обширности молчаливой себя

Шум Жизни