— Ну да, — не сдается мать. — Но Марыся, кажется, вскоре должна пойти в школу? В Польше она бы уже ходила в нулевой класс! Как же вы будете ее возить? У Дороты будет новорожденный, а с ним не очень-то поездишь туда-сюда.

— Мама, я же сказал вам: мы живем здесь вре-мен-но. — Ахмед медленно подчеркивает каждый слог.

— Не разговаривай со мной таким тоном, молокосос! — Мать повышает голос и бьет по столу ладонью.

— Чай, пожалуйста. — Щекотливую ситуацию, которая могла бы всерьез испортить этот наш первый общий вечер, прерывает неоценимая Джойси. Уф-ф!

— Спасибо тебе. — Я нарочно касаюсь ее руки, а она благодарит меня заботливым взглядом.

В полном молчании мы выпиваем по чашке «липтона» и расходимся по комнатам.

— Милая, я на работу. Буду сегодня раньше, — ласково будит меня Ахмед. — Спи как можно дольше, сколько тебе захочется, это полезно для физического и психического здоровья. Пусть она там хоть утонет в собственной желчи.

— Хорошо. Мне, если честно, вообще не хочется вставать. Мне очень грустно.

— Не переживай ты так, — утешает он меня. — Может, это у нее просто первый шок после приезда.

Не знаю и сама, как это вышло, но после его ухода я снова погружаюсь в крепкий здоровый сон.

Будят меня вопли и плач Марыси. Вскочив с кровати, я бегу в кухню и замечаю какую-то суматоху на патио, возле того самого Марысиного бассейна, который Джойси уже опять поставила.

— Что происходит?! — в ужасе кричу я.

— Мадам, я не могу найти общий язык с пожилой дамой, — жалуется Джойси, вся мокрая. — Она не говорит ни на одном из языков, которые я знаю. Не могу понять, чего именно она добивается.

— Но почему Марыся так орет? — Я указываю рукой на собственную дочку, раздетую догола: она стоит посреди бассейна и брызгает водой на все стороны. Лицо у нее так раскраснелось, что со стороны можно подумать, будто с ней случился удар. — Она еще никогда не устраивала такой истерики! Что случилось? — обращаюсь я к матери, которая, скрестив руки на груди, критично окидывает ребенка взглядом.

— Сумасшедшая, наверное, как и папочка. Такой вредный арабский характер.

— Что она сделала?

— Лучше спроси, чего не хотела делать, — прошипела мать.

Вытаскиваю испуганную дочку из бассейна, кутаю в полотенце для купания и крепко прижимаю к себе. Сажусь на лавочку и беру ее на колени. Слышу, как трепещет ее сердце, а маленькое слабое тельце сотрясается от дрожи.

— Может, в конце концов расскажешь мне, что случилось?! — спрашиваю у матери, злая, оттого что обидели моего ребенка.

— Здесь так печет солнце, — говорит мать, — поэтому Марыся должна носить панаму или шляпу. Хочет она того или нет.

— А где ты видишь на этой крытой веранде палящие лучи, а? — спрашиваю я, кивая на густые заросли винограда над нами. — Марыся не любит накрывать голову, а каждый имеет право на свое мнение. Если не знаешь ребенка, нельзя его к чему-либо принуждать. Этим можно больше навредить, чем помочь.

— Посмотрите, какой педагог выискался! У меня больше опыта, чем у тебя, и я лучше знаю, как поступать с невоспитанными паршивками.

— Паршивками?! — обиженно выкрикиваю я. — И это говорит соскучившаяся по внучке бабушка, которая приехала в гости!

— Хорошо же ты ее воспитываешь! Но что удивляться?! Если мать спит до обеда, а ребенком занимается кто ни попадя, то так и получается.

Сказав это, мать исчезает за дверью своей комнаты. Я сижу с раскрытым ртом и пытаюсь отдышаться.

— Спокойно, мадам. — Джойси нежно похлопывает меня по спине. — Вы сейчас должны думать о своем здоровье и будущем ребеночке. Нельзя нервничать.

— Я не люблю бабушку, — шепчет по-арабски Марыся.

— Не нужно так говорить. Как бы там ни было, она всегда будет твоей бабушкой, твоей семьей.

— Ну и что? — Ребенок не понимает этого аргумента. — Бабушка Сана лучше. Намно-о-ого лучше. Она меня любит.

Я ничего больше не могу сказать, просто не нахожу слов. Ее арабская бабушка более ласковая, понимающая и приветливая, чем моя мать. И мне очень грустно осознавать это.

— Ты уже позавтракала? — спрашиваю я Марысю.

— Конечно, сто лет назад, — смеется она и в повороте прыгает в бассейн.

Ребенок быстро обо всем забывает и не таит обиды. Жаль, что я уже взрослая.

— А второй завтрак? — поддразниваю я девчушку, поскольку ищу компании, чтобы поесть. — А ланч? — Мы смеемся вдвоем. — Принесу себе поесть и сяду возле тебя. Может, тебе чего-нибудь и захочется.

Все время до возвращения Ахмеда провожу с Марысей; мы плещемся в воде, а потом я сижу в удобном кресле-качалке. Джойси каждую минуту приносит нам напитки, фрукты и разные вкусности. Чувствую, что теперь она полностью мне верна. Мать укрылась в гостевой комнате и не выходит из нее. Благодаря этому у нас все спокойно и мы можем расслабиться. Не знаю, кому пришла в голову такая глупая идея — пригласить ее. Но сейчас это уже не важно. Остается только надеяться, что она быстро исчерпает свою злость или настолько устанет, что оставит нас в покое.

— Darling, I’m home, — слышится крик от двери, и Марыся с радостным визгом бежит на голос Ахмеда. — Какая ты холодная и мокрая, — смеется он. — Убегай от меня, озорница.

Они вместе вбегают во двор, залитый водой. Первой поскальзывается Марыся, а потом Ахмед.

— Боже мой! — вскрикиваю испуганно. — Сумасшедшие, вы что, хотите убиться?

Несмотря на боль, они смеются, потирая места ушибов. Затем Марыся отправляется в кухню, чтобы съесть тарелку теплого супа: девчушка вдруг почувствовала, что замерзла. Оттуда доносятся веселые голоса и стук столовых приборов.

— Ну как там? — заинтересованно спрашивает Ахмед.

— С утра была буря, и с того времени не выходит из комнаты.

— Что в этот раз случилось?

— Лучше не спрашивай. Пощади свои нервы.

— Немного начинаю побаиваться визита к моей матери, — честно признается он.

— Об этом не беспокойся, — успокаиваю его. — Во-первых, дом ее сдержит и присадит. Во-вторых, она ничего не будет понимать, поэтому ничего не сможет сказать. И, что самое главное, мы будем переводить ее слова, поэтому при небольшой цензуре разговор можно будет считать относительно приятным.

В машине мама садится на мое место, скрещивает руки на животе и, раздраженная, безучастно смотрит перед собой. Я рассматриваю ее. Тонкие, мышиного цвета волосы коротко подстрижены в модной провинциальной манере — казачок а-ля Коперник с завитками возле ушей. Ее платье, кроя годов семидесятых, из стилона или какого-то другого искусственного материала в яркий цветочек обтягивает ее неуклюжее тело. Руки покрыты коричневыми старческими пятнами, кожа морщится и шелушится. Единственным украшением, которое она носит, является перстень с красным камнем, полученный от отца сто лет назад. Она будет сильно отличаться от семьи Ахмеда, и не только внешним видом. Учительница из Польши, которая у нас пользуется уважением, потому что проработала за ничтожные гроши более тридцати лет в сфере образования, за границей кажется нищенкой и не в состоянии ни с кем найти общий язык.