– Письмо-то настоящее, – снова заговорила Яна. – А вот служаночка поддельная… Кто и зачем тебя послал?

– Я уже говорила, госпожа… Это приказ великой госпожи, я…

– Да ладно врать-то. Служанки великой госпожи не заплетают кос. Так кто ты, кто и зачем тебя послал? Говори.

Пару мгновений девушка открывала и закрывала рот, не издавая ни звука: всё ещё сказывалось полученное потрясение. А затем, преодолев накативший ужас, закричала:

– Она здесь!!!

Почему Яна не воткнула её шпильку в горло, так и осталось загадкой. Видно, бог хранил. Вместо этого она, сперва отпрянув, нанесла девчонке короткий удар в челюсть. Рука у женщины-кузнеца, конечно, не такая тяжёлая, как у её супруга, но чтобы отправить подосланную непонятно кем девицу в глубокий нокаут, её сил вполне хватило. А дальше… Дальше был безумный бег по переулкам, прыжки через заборы, высоту которых – по пояс – регламентировал закон;

топот и ругательства преследователей, осознание того, что они отстают. И – того, что она не знает, где находится.

Яна заблудилась в незнакомом городе. И винить во всех сегодняшних приключениях должна была только себя.

Видимо, её самобичевание и искреннее раскаяние во грехе глупости сделали своё дело: Всевышний смягчился и послал навстречу неразумному детищу своему патруль городской стражи. Дальнейшее было делом техники и небольшой доли лицедейства. При виде растрёпанной и плачущей женщины, благословляющей Небо за их появление и жалующейся на нападение разбойников, стражники смягчились и даже пообещали оных поймать. Смогли ли они исполнить обещание, Яна так и не узнала: десятник отрядил двоих воинов проводить госпожу сперва к чиновнику – записать её показания, – а затем до дома. Узнав, что жертвой нападения стала женщина-мастер, сотворившая для принцессы кованые цветы, стражники преисполнились нешуточного рвения. Вот только Яна сильно подозревала, что в поимке неведомых злоумышленников оно не поможет: те наверняка уже растворились в ночном городе. Тем не менее провожатые ей были очень даже кстати, отказываться не стала.

А дома её ждал большой сюрприз. И неясно, чего Яна испугалась больше – сегодняшних происшествий или столь позднего визита скромного чиновника…

Жена ничего не сказала сверх того, о чём он и так догадался, едва она переступила порог дома. Всё-таки тот… иноземец сам предложил переговоры. Не сказать, чтобы это было так уж хорошо, но и плохой новостью назвать нельзя. Но сказала она явно не всё.

Юншань и в мыслях не допускал, что супруга от него что-то намеренно скрывает. Конечно, можно ошибиться и в самом близком человеке, но свою жену он знал достаточно хорошо, чтобы быть в этом уверенным. Обычно она некоторое время обдумывала явившуюся мысль. Лишь раз за семь лет она поступила иначе… о чём, похоже, жалеет до сих пор. Ему самому страшно вспоминать те несколько минут запоздалого ужаса, которые он испытал во время её рассказа о приключениях на улицах ночной Чанъани. От мысли, что он едва не потерял любимую женщину, его затрясло, и он тогда сам едва не сделал глупость. Первой мыслью было дать ей хорошую затрещину, чтобы мозги на место встали. Она, сгорающая от стыда за собственную недальновидность, стерпела бы и это, ибо понимала свою вину и неправоту. Но запомнила бы на всю жизнь вовсе не этот урок, а то, что муж способен её ударить. Тогда безграничному доверию между ними пришёл бы конец. Хвала Небу, Юншань вовремя удержал руку. Лишь бросил сгоряча: «Дура!» – и отчитал её, не особенно стесняясь в выражениях. Хорошо, что дети уже спали и не могли этого слышать. Но, снова хвала Небу, жена дурой не была, и всё поняла правильно. Она совершила глупость, поддавшись страху потерять тех, кого любила, и он поддался тому же чувству. Объяснение было недолгим, а примирение… примирение было отложено до первого же гостиного двора. Особенную остроту чувствам придало то, что в дороге их нагнал молодой офицер с предписанием от Великой госпожи и пайцзой на всю дорогу до дома. Воин был с сопровождением, и они бог весть что успели передумать, пока он не сообщил о цели визита.

Лишь поздно вечером, когда все домашние дела были улажены и домочадцы легли спать, Юншань решил вызвать жену на откровенный разговор.

Она сидела у своего столика с зеркальцем. На деревянной подставке красовалась её первая стальная роза, созданная в первые месяцы их супружества. Цветок был попорчен попаданием стрел мятежных киданей Ванчжуна, но сохранил и свою прелесть, и свои странные свойства. Кажется, он должен хранить дом и семью, так Янь говорила… На стене, прямо над столиком, когда-то висела миниатюра на шёлке – дорогое украшение для дома провинциального оружейника. Сейчас она красовалась против окна, а её место над столиком заняли парные кинжалы. Те самые, которые жена выковала в честь рождения близнецов – когда окончательно выздоровела и смогла встать к наковальне. Но сейчас она смотрела не на эти памятные вещи, а на нож в потёртых кожаных ножнах и с видавшей виды рукоятью. Мягкий свет фонарика выхватывал из темноты лишь этот нож, лицо и руки женщины, одетой в тёмное домашнее платье. И Юншаню на миг показалось, что они сами излучают свет.

Он не спеша подсел к супруге.

– Можно? – спросил он, протянув руку к ножу, но не касаясь его.

Он был хозяином в своём доме и имел право брать без спроса что угодно. Но семь лет назад они с Янь заключили нечто вроде негласного договора о взаимном уважении, и ни разу от него не отступали. О настоящем уважении, а не том, что предписано в установлениях.

– Это нож отца, – тихо сказала жена, кивнув в знак согласия. – Мне его передал этот… незнакомец.

Нож некогда был великолепен и весьма богато отделан, это Юншань определил мгновенно, намётанным глазом опытного оружейника. Покойный тесть однозначно был великим мастером: такую отделку клинка ни он сам, ни жена, ни его знакомые мастера воспроизвести бы не смогли. Серебро по булату. И какой тонкий узор – загляденье! Но то, во что за семь лет этот нож превратили, заставляло вспомнить самые чёрные ругательства. Тот, кто так обращается с драгоценными клинками, заслуживает самой суровой кары, как в жизни, так и в посмертии.

– Не представляю, что нужно было делать ножом, чтобы довести его до такого состояния, – пробурчал он, бережно вкладывая его в ножны.

– А я не хочу даже представлять, – тихо ответила жена. – Семь лет… Семь лет убийца ходил с ним, и это всех устраивало. Пока его хозяину не заблагорассудилось со мной договариваться.

– Надеюсь, ты настояла на встрече здесь, в Бейши?

– Да, любимый.

– Ты им не веришь.

– Не верю.

– Не понимаю, как можно о чём-то договориться с тем, кому не веришь.

– Не переживай, любимый, они мне тоже не верят. Но договариваться будут. Видно, им очень нужна та вещь. Так нужна, что они даже готовы ненадолго отставить в сторону свою спесь. Кроме того, переговоры между сторонами, которые друг другу не доверяют, как раз и называются политикой. Была бы здесь принцесса, она бы подтвердила.