Но с точки зрения морали то, что случилось тогда в туалете, было не многим хуже, чем встретить кого-нибудь в баре и отправиться с ним в постель, не хуже, чем какая-нибудь глупая эротическая фантазия о разнузданном сексе.

Жанетт спрашивала себя, не сделала ли она это, чтобы подсознательно наказать своего ханжу-бывшего, который приходил в ужас при мысли, что жена способна мастурбировать, или свою сестру, которая в юности не знала удержу, а теперь стала благопристойнейшей домохозяйкой.

Но на самом деле она верила, что ей нужно было сделать это ради себя самой, тайком переидентифицировать себя. И ей это удалось, потому что в ту минуту ее возбудило то, что она перешла границу.

Ей казалось, это не всерьез.

С того дня, как это случилось, Жанетт все ждала, что ее душевное самочувствие ухудшится, что ее каким-то образом накажут, но раскаяние только вчера настигло ее и выбило почву из-под ног.

Позавчера Жанетт проходила обычный ежегодный медосмотр на работе. Кровяное давление, анализ крови, ЭКГ, ТСХ, и уже через сутки она могла, введя пароль, увидеть результаты и сравнить их с нормальными значениями.

Если обнаружатся отклонения от нормы, последует комментарий врача.

Жанетт никогда не думала об этом, но теперь ее охватила паника. Сидя за компьютером, она смертельно боялась, что заразилась ВИЧ.

В ушах гудело от страха, хотя она знала, что для обнаружения вируса еще рановато.

Данные в колонках с результатами на экране были непонятными.

Когда Жанетт увидела, что врач написал какой-то комментарий, от страха у нее помутилось в глазах.

Ей пришлось зайти в туалет и умыться холодной водой, прежде чем вернуться за компьютер.

Про ВИЧ там ничего не было.

Врач написал только, что уровень гормона бета-ХГЧ в крови указывал на беременность.

Жанетт еще не до конца осознала случившееся.

Восемь лет она ждала, пока ее муж решится на ребенка, а потом он ушел от нее. После множества неудачных свиданий она решила подать заявление об искусственном оплодотворении. Две недели назад она получила ясный отказ от ландстинга, и вот – она беременна.

Все еще улыбаясь, Жанетт ответила на вызов коллег из дома.

Поправив пистолет на пояснице, Жанетт вошла в облезлую дверь. Полицейский помоложе открыл ей прежде, чем она успела позвонить, и впустил ее в прихожую.

– Самми здесь нет, только его телефон, – сказал он.

Жанетт перешагнула через треснувшие резиновые сапоги и пошла по коридору. Там стояли прислоненные к стене мольберты, на полу лежал свернутый в рулон холст.

На кухне пахло кошачьей едой и мочой. В мойке громоздились грязные тарелки, на пластиковом полу стоял пакет с винными бутылками.

С крюка для лампы свисало произведение искусства: с десяток детских ботиночек в красной сетчатой клетке.

На стуле сидела молодая женщина, одетая только в спортивные штаны. Соски с пирсингом, над пупком вытатуировано серо-черное солнце.

Под глазами у женщины были темные круги, на лбу красная сыпь, одна рука ниже локтя в гипсе.

На полу у ее ног лежал на животе мужчина со скованными за спиной руками.

– Можно расстегнуть наручники? – спросила Жанетт.

Полицейский наклонился над лежащим:

– Теперь успокоился?

– Да, мать твою, – простонал лежащий. – Говорю тебе, да.

Полицейский присел на корточки, придавил его грудную клетку коленом и расстегнул наручники.

– Садитесь, – пригласила Жанетт.

Мужчина поднялся, массируя запястья. Он тоже был голым выше пояса, худым, в джинсах с низкой посадкой. Над поясом курчавились темные лобковые волосы. Лицо мужчины было красивым, но ничего не выражало. Он посмотрел на Жанетт пустыми глазами, словно страдал от жестокого похмелья.

– Садитесь, – повторила она.

– В чем вообще проблема? – спросил мужчина и сел напротив нее.

Посреди раскладного стола лежал черный смартфон.

– Это телефон Самми? – спросила Жанетт.

Мужчина посмотрел на телефон так, словно впервые видел его.

– Не знаю.

– Что он здесь делает?

– Наверное, Самми забыл.

– Когда?

Мужчина пожал плечами и сделал вид, что вспоминает.

– Вчера. – Мужчина, которого звали Николас Баровски, улыбнулся и почесал живот.

– Код? – спросила наконец Жанетт.

– Не знаю, – хрипло ответил Николас.

Жанетт посмотрела на клетку с ботиночками, свисавшую с крюка в потолке.

– Вы художник?

– Да, – просто ответил тот.

– Хороший? – шутливо спросила Жанетт девушку.

– Настоящий художник, – ответила та и задрала подбородок.

– Да ну… не вижу разницы между моими картинами и порнухой с чешскими девчонками, – серьезно сказал Нико.

– Понимаю, что вы имеете в виду, – ответила Жанетт.

– Я бы лучше снимался в порнухе, чем писал маслом. – Нико подался к ней.

– Вас это шокирует? – хихикнула девица.

– Почему это должно меня шокировать? – спросила Жанетт.

– В искусстве нет ничего изящного, – продолжал Нико. – Это грязь, извращения…

– Ну, теперь вы зашли слишком далеко, – перебила Жанетт с шутливым возмущением.

Нико широко улыбнулся, кивнул и, флиртуя, не отрываясь смотрел ей в глаза.

– Где сейчас Самми? – спросила она.

– Не знаю, мне это все равно, – ответил Нико, не спуская с нее глаз.

– Он любит Самми больше, чем меня, – пожаловалась девушка и стряхнула что-то с груди.

Жанетт поднялась и подошла к айфону, который лежал на полу; белый адаптер был воткнут в розетку. Жанетт отсоединила провод, посмотрела на изображение Энди Уорхола на футляре и повернулась к Нико.

– Какой у вас код?

– Это личное, – ответил он и почесал в промежности.

– Тогда я запрошу помощь у “Эппл”, – пригрозила Жанетт.

– Зигги, – ответил Нико, не поняв шутки.

Он сидел, расслабленно свесив руки между ног, и смотрел, как она открывает его телефон и просматривает список звонков. Последний входящий был с телефона Рекса.

– Это Рекс Мюллер прислал вам вчера четырнадцать сердечек?

– Нет, – ухмыльнулся Нико.

– Рекс звонил вам вчера?

– Нет. – Нико принялся изучать свои ногти.

– Значит, Самми звонил с отцовского телефона, – констатировала Жанетт. – Что он сказал? Вы говорили шесть минут.