«Моя одноклассница и подруга моих детских дней – Масуме, привет! Как будто еще вчера мы играли с тобой в прятки. Ты жмурилась, а я прятался. Ты всегда пряталась в труднодоступных местах, но я все же находил тебя. Куда же ты делась так неожиданно? Как же ты исчезла? Дорогая сестра, где же ты спряталась? Вражеская земля ведь не место, где можно прятаться! О, если бы я мог поменяться с тобой местами! Я пойду и останусь там вместо тебя, а ты возвращайся! Во всех играх всегда выигрывала ты. И теперь ты выиграла. Выходи, перестань прятаться! Мы договаривались, что никогда не будем говорить друг другу неправду. Здесь все волнуются и переживают за тебя. Я хочу, чтобы ты рассказала мне всё подробно с самого начала. На все вопросы ты отвечаешь: “Нет никакой беды и печали, кроме разлуки с тобой”. Я не верю тебе. Расскажи нам в письме всё как есть. Опиши действительность, не пытают ли вас там? Я и все другие братья находимся на фронте и боремся с врагом. Ты знаешь, что плен – тоже часть войны».

Чтобы сдержать слово, данное Ахмаду, я написала ему в ответ:

«Я в очередной раз говорю, что у меня все хорошо, и нет никаких бед и печалей, кроме разлуки с вами – моими близкими. Поверь, что я верна данному в детстве обещанию. Нас здесь не подвергают телесным пыткам. Отмечу только, что двадцать четвертого числа месяца мехр (16-го октября) я получила сильную пощечину от одного липового доктора. С того дня прошло три с половиной года, и каждый раз, когда я умываю лицо, я все еще чувствую тяжесть его руки».

1983 год был первым годом, в который мы испытали знойное лето города Аль-Анбар – высушенного и безводного места, куда даже питьевую воду доставляли в танкерах. Конечно, я сама имела опыт жизни в знойном, жарком климате юга, однако климат Абадана – жаркий и влажный, климат же Аль-Анбара – жаркий и сухой. Узкое, тесное пространство, всегда закрытые окна, расположение клетки на солнечней стороне делали невозможным терпеть эту жару. Несмотря на это, мы по-прежнему настойчиво желали заиметь чадры и ждали согласия на это из Багдада. Ткань, из которой мы должны были сшить чадры, кочевала из одного места в другое, и никто не знал, какая участь ее ждет в конце концов. Однажды, когда Джасем принес нам поднос с едой, мы, как обычно, разостлали скатерть (одну из тех вещей, которые нам принесла Люсина). Через несколько ложек мы обнаружили великую находку – то самое, что нам пообещал Мохаммад Салавати: кусок металла с куском проволоки, которые братья при помощи лагерного повара Машаллы спрятали под тарелкой плова. После этого мы с нетерпением ждали, когда Хаджи запрет дверь нашей клетки и покинет лагерь вместе с другими надзирателями, чтобы в их отсутствие приготовить что-нибудь съедобное с помощью тазика с водой и электронагревателя. Иногда электронагреватель несколько часов оставался в воде, и вся комната наполнялась паром. Смежная с душевой кабиной стена была мокрой всегда, а во время «готовки» мокрыми становились все четыре стены камеры. Иногда даже с потолка падали капли влаги, поскольку окно нашей клетки, в отличие от окон бараков братьев, никогда не открывалось. Был месяц мордад[171], и до приезда комиссии Красного Креста оставалось не более недели. Мы завернули недельную порцию фруктов – гроздь винограда – в кусок влажной ткани и положили рядом с окном. Через каждый час мы увлажняли ткань. Ночью, когда зной и жара немного спадали, мы открывали салфетку и брали по одной виноградинке, некоторые из них к тому времени уже сморщились и подсохли, но при этом мы их все же нехотя ели. Чем меньше становилось виноградин, тем больше мы огорчались. Мы ухаживали за ними так хорошо, что на грозди все еще оставалось двенадцать твердых и неповрежденных виноградин, которые как будто подмигивали нам из-под влажной салфетки, так что мы порой еле удерживались от соблазна съесть их, однако все-таки сдерживались, желая угостить представителей Красного Креста, которые должны были вскоре прийти к нам в гости.

Большую часть времени мы проводили, записывая молитвы из «Мафатих аль-джинан» на тоненьких бумажках из-под сигаретных пачек. Я записывала, Фатима нумеровала, Халима поправляла, а Марьям аккуратно складывала. Мы почти закончили писать молитвы. В руках каждой из нас было по несколько листочков бумаги с молитвами, которые мы во время прогулки собирались бросить там, где обычно проходят братья. Каждый раз, когда они шли за обедом, они опускали головы и внимательно смотрели вниз, чтобы найти клочки сигаретной фольги. Мы были поглощены молитвами, когда раздался свисток об окончании прогулки братьев. До открытия двери нашей клетки время еще было, но внезапно Хамза и Абдуррахман бесшумно очутились внутри камеры. Мы были застигнуты врасплох. У меня даже не было возможности поменять позу. Лучшее, что я могла сделать в тот момент, – упасть ниц в земном поклоне, имитируя совершение намаза, и таким образом закрыть своим телом бумаги с записанными на них молитвами. Я боялась оторвать голову от земли. Хамза пнул меня носком своего ботинка и сказал: «Быстро подними голову!» Все сестры в один голос кричали: «Слава Пророку!» Хамза прорычал: «Кибла вообще-то не в этой стороне!» Только тогда я поняла, что застыла в земном поклоне в противоположном кибле направлении, однако у меня не было иного выхода, кроме как оставаться в прежнем положении. Марьям сидела на книге «Мафатих».

Как обычно, они вывалили на землю всё содержимое наших вещмешков и затоптали письма от наших родных. А для нас эти письма были не просто бумагой, а массой впечатлений, эмоций и чувств, сокрытых в каждой строчке. Никто из нас не мог пошевелиться, поскольку каждая прятала бумагу, карандаш и книгу. У нас было три «запрещенных» вещи: карандаш, «Мафатих» и электронагреватель. Обнаружение любого из этих предметов могло повлечь за собой серьезные наказания. Тем более, что в условиях жесточайшего мониторинга и отсутствия возможности контактировать с братьями мы смогли добыть ручку и электронагреватель и распространить по всему лагерю молитвы из книги «Мафатих»[172]. Надзиратели остановились и снова стали осматриваться. Не найдя ничего, они швырнули на землю виноград, который мы целую неделю берегли, чтобы угостить им ожидаемых нами гостей. Виноград был раздавлен сапогами Абдуррахмана.

Через пару дней, после приезда комиссии Красного Креста, атмосфера в лагере изменилась, и стало легче дышать. Члены комиссии в составе трех человек вместе с одним из братьев вошли в нашу клетку. Встреча с каждым из братьев во время очередного посещения лагеря представителями Красного Креста, которые случались раз в два-три месяца, вселяла в нас надежду и придавала сил.

На этот раз вместе с комиссией Красного Креста в нашу каморку вошел брат Дехкархани[173]. Летчик Дехкархани был еще одним из считавшихся пропавшими без вести, который сумел зарегистрироваться в Комитете Международного Красного Креста и перебраться из тюрьмы «Αρ-Рашид» в лагерь. Мы и Люсина, безмерно обрадованные встречей, обнялись и поцеловались. У нас было ощущение, будто мы знакомы уже многие годы. Хьюмен тоже заметил наши эмоции. Интересно, что Люсина сразу же после того, как присела, сделала вопросительное движение головой и спросила по-персидски: «Чадор, чадор?» («Чадра, чадра?»).