Брат Дехкархани подробно рассказал ей историю с чадрой и в конце сказал: «В настоящее время чадра находится в Багдаде, и девушки ждут приказа относительно нее».

Люсина сказала, обращаясь к Хьюмену: «Чадра – непременный атрибут одежды этих девушек. Они говорят, что в ней они чувствуют себя уверенно и в безопасности».

Мы сказали: «Мы пытались объяснить это Махмуди, однако он утверждал, что чадра – в категории запрещенных предметов».

Они стали советоваться друг с другом, и это дало брату Дехкархани возможность сказать нам несколько слов. Он сказал: «Мы можем пригрозить им и сказать, что, если они не удовлетворят вашу просьбу и не привезут вам по чадре, мы – все три корпуса – объявим голодовку и тем самым переполошим весь лагерь». Затем он перевел свои слова комиссии Красного Креста.

Хьюмен ответил: «Личная просьба не должна повлечь за собой бунт и массовые протесты».

В любом случае они были очень озабочены угрозой, которую озвучил летчик Дехкархани. Люсина несколько раз пообещала приобрести для нас по чадре. За время беседы с нами они взмокли от пота и обмахивались бумагой. Третий человек в составе комиссии не проявлял никакой реакции и ничего не говорил, а только удивленно смотрел по сторонам и наблюдал за происходящим. Поскольку прошлой ночью мы занимались приготовлением пищи у себя в камере, на стенах не успела высохнуть испарина. Он время от времени проводил рукой по влажным одеялам и дарил нам улыбку в знак сочувствия. Госпожа Люсина и господин Хьюмен, выразив сожаление и тревогу состоянием нашей каморки, спросили о причине перевода нас из верхней комнаты, в которой мы ранее находились, в эту клетку. Брат Дехкархани с пылом и жаром рассказал мм историю нашего переселения и постоянно повторял: «Сестры ни в чем не провинились, они лишь совершали намаз и читали молитвы».

В ответ они сказали: «Иракцы крайне негативно относятся к намазу и молитве, они квалифицируют их как политико-военные действия. В вопросе намаза и молитвы мы не можем вам ничем помочь».

Люсина спросила: «Почему они закрыли окно металлом?»

Хьюмен ответил: «Для того, чтобы полностью предотвратить любые контакты с другими пленными».

Брат Дехкархани попросил господина Хьюмена сделать что-нибудь, чтобы нам было легче переносить зной и жару, которыми отличался климат провинции Аль-Анбар. Хьюмен пообещал похлопотать, чтобы к следующему их приезду окно в нашей камере было открыто. Они вручили нам письма. Для меня было три письма от семьи и родственников и снова – одно анонимное. Я спрятала все письма. Пока мы общались с представителями Красного Креста, их одежда стала совершенно мокрой от пота. Они улыбнулись, сказав: «Здесь как в бане!» – и попрощались с нами.

Мы не верили, что наша просьба насчет чадры, снова переданная Люсине, будет удовлетворена и выполнена быстро. На следующее утро, когда люди из Красного Креста все еще находились в лагере, а все пленные перечитывали полученные письма и упивались каждым словом из них, к нам пришла Люсина без переводчика вместе с охранником Хаджи и принесла другую ткань для чадры.

Несмотря на то, что эта ткань была легче предыдущей, все же она не являлась тканью для чадры. Искренне поблагодарив Люсину, мы взяли ткань и вместе с Хаджи отправились в швейную мастерскую. На закате того же дня охранник вручил нам готовые чадры.

На следующее утро, когда Хаджи открыл дверь, мы тут же вышли из камеры в черных чадрах и гордо начали прохаживаться от клетки до выгребной ямы – по единственному дозволенному нам маршруту. Несмотря на то, что комиссия Красного Креста все еще находилась в лагере, а обычно во время ее пребывания в лагере все внимание братьев было приковано к ней, на этот раз все они стояли за окнами своих бараков, смотрели на нас с радостью и поздравляли. Некоторые из братьев – кто-то из кухни, кто-то из санчасти, а кто-то из своего барака – выходили в прогулочный двор и приветствовали нас довольными улыбками. Один из братьев вел другого, слепого брата, под руку в санчасть. Скорость своих шагов они рассчитывали так, чтобы поравняться с нами. Приблизившись, они сказали нам: «Сегодня вы осветили наши очи и наполнили радостью наши сердца!»

Братья были так обрадованы нашим видом, что пригласили и комиссию Красного Креста полюбоваться нами. Было видно, что Люсина очень довольна и гордится, что смогла помочь нам. Несмотря на то, что многие иракские женщины носили абу, которая имеет сходство с чадрой, надзиратели, глядя на нас, демонстрировали раздражение и злость, которые подчас сопровождались гнусными ухмылками. Их злые взгляды сулили нам новые неприятности, к которым мы должны были себя подготовить.

После того как комиссия Красного Креста уехала, в час прогулки охранник, к сожалению, не открыл дверь нашей клетки, а за ней мы услышали шум и беготню. Сначала мы подумали, что, согласно обещанию Хьюмена, баасовцы снимают металлический лист с нашего окна. Однако этого не произошло. Мы стучали в дверь, чтобы напомнить Хаджи о том, что пришло время прогулки, но он как будто оглох. Тогда мы поняли, что в отместку за историю с чадрами и довольные улыбки братьев они придумали для нас новое наказание. Как ни прислушивались мы к звукам снаружи, стараясь уловить и разобрать что-нибудь, мы слышали только уже привычные нашему слуху голоса. Иногда до нас доносились странные звуки, но мы не могли понять их происхождения.

Между тем, пытаясь понять, что же происходит снаружи, мы решили приготовить немного сладостей. Но провод электронагревателя случайно упал в воду, произошло короткое замыкание, розетка затрещала и сгорела, и вся конструкция вышла из строя. Мы очень расстроились. Электронагреватель мог бы оказаться очень полезен зимой, поскольку при помощи него мы могли бы греть воду, ведь в душевые нас запускали раз в сорок или пятьдесят дней. Мы по-прежнему ждали, что нам откроют окно, и в комнате посветлеет и посвежеет, однако клетка с каждым часом становилась все более темной и удушающей.

Как обычно, я залезла на спину Марьям и через узенькую щель стала смотреть наружу. Через это отверстие размером в зернышко чечевицы можно было видеть только кухню и часть офицерского корпуса. Из-за окна до меня доносились неясные звуки. Но в обеденное время мы отчетливо услышали фразу, сказанную голосом майора Махмуди: «Этого достаточно для того, чтобы они могли дышать!» Услышав голос Махмуди, мы удивленно переглянулись, потому что знали, что он покинул лагерь несколько месяцев назад и больше не появлялся. По-видимому, Махмуди вернули в лагерь наши черные чадры. Он вернулся, чтобы отомстить нам, сделав нашу клетку еще темнее и практически лишив нас возможности дышать. Время обеда тоже прошло. А баасовцы по-прежнему возились за нашим окном, напевали какие-то песни и курили одну сигарету за другой. От табачного дыма, проникавшего в нашу клетку, перехватывала дыхание. Задыхаясь от дыма и кашля, мы отчаянно искали способ сделать глоток свежего воздуха. Снаружи мы слышали голоса иракцев, которых, вероятно, было человек десять, однако никто из них не проявлял никакой реакции в ответ на наши крики и просьбы.

Наконец наступил вечер. Все шумы и голоса за нашим окном стихли, и появился Хаджи. Когда открылась дверь и мы вышли наружу, мы были ошеломлены видом того, что открылось перед нами. Нашу клетку со всех сторон обставили прутьями и деревяшками. Изгородь была построена так, чтобы мы не видели ничего и никого снаружи и чтобы нашу клетку тоже не было видно никому. Мы теперь не могли видеть даже входную дверь лагеря. Как безжалостно! Я вспомнила отца, который с приходом лета даже курам менял гнезда и устраивал их в более прохладном месте, чтобы жара меньше их мучила. Иракцы же хотели зажарить нас живьем. Мы поняли, что это – акт возмездия со стороны майора Собхи и его прихвостней в ответ на наш вчерашний маневр с черными чадрами, который был сопровожден горделивым умилением братьев и изумлением сотрудников Красного Креста и который нанес баасовцам большой морально-психологический удар. Осознание последнего факта успокаивало наши души. Не проявив ни малейшей реакции на увиденное и не пытаясь протестовать, мы повели себя как ни в чем не бывало.