— Тебе доказать?

И не успела я двинуться, как его руки оказались у меня на затылке, его пальцы запутались в моих волосах, а его губы накрыли мои. И отнюдь не в вежливом поцелуе мужчины, который все любит делать по правилам. Когда он закончил, из губы у меня сочилась кровь.

— Прости, — сказал он, — я очень долго ждал тебя. Ты обещала, что ответишь в Белтайн. Я хочу, чтобы ты мне ответила, Лиадан.

Бригид, помоги мне! Ну, где там бродит Шон?! Я глубоко вздохнула и посмотрела прямо Эамону в глаза. Думаю, он все понял за секунду до того, как я заговорила.

— Я не могу стать твоей женой, Эамон. Ты сделал мне неслыханно щедрое предложение. Но я буду с тобой честна. Я просто не могу воспринимать тебя таким образом.

— Что ты имеешь в виду? Каким «таким образом»?

Все оказалось сложнее, чем я могла себе даже представить.

— Мы знаем друг друга с детства. Я уважаю тебя. Я желаю тебе добра, как другу. Я хочу, чтобы ты был счастлив. Но я не могу думать о тебе, как о… — я так и не смогла выдавить из себя слово «любовник», — как о муже.

— Мои прикосновения тебе настолько противны? Так отвратительны?

— Нет, Эамон. Ты очень привлекательный мужчина, и любая другая женщина однажды будет счастлива стать твоей женой. Я в этом не сомневаюсь. Но между нами это было бы неправильно. Для тебя. Для меня. Жутко неправильно по отношению к моему сыну. И к его отцу.

— Как ты можешь об этом говорить? — Он вскочил и снова начал ходить из стороны в сторону, словно пытался, двигаясь, отвлечься от раздирающих его эмоций. — Как ты можешь оставаться верной этому… этому дикарю, он ведь только и сделал, что обрюхатил тебя этим младенцем и исчез в туманной дали соблазнять очередную невинную девушку! Он никогда к тебе не вернется. Такие как он ничего не знают об ответственности и обязанностях. Тебе повезло, что ты так быстро от него отделалась.

— Хватит, Эамон. Ты все только ухудшаешь.

— Нет, ты должна меня выслушать, Лиадан. Ты готова принять неразумное решение, я вообще начинаю сомневаться, что ты сейчас в подходящем состоянии для принятия каких бы то ни было решений. Потому что да, ты совершенно права, скорее всего, ты — незамужняя женщина с незаконнорожденным ребенком — больше не получишь ни единого предложения руки и сердца. Возможно, меня и не одобрят за то, что я выбрал именно тебя, а не женился на какой-нибудь дочери южного лорда с идеальной родословной и незапятнанной честью. Но мне плевать. Там, где речь заходит о тебе, я забываю гордость. Ты для меня — единственная. Подумай о своих родных, Лиадан. Лайам наверняка захочет, чтобы ты вышла замуж, не меньше, чем твой отец. Подумай о матери! Ты можешь осчастливить ее, сообщив ей эту новость до того, как…

— Хватит! Замолчи!

— Подумай еще немного, если хочешь. Ты устала, ты оплакиваешь скорую потерю. Я останусь у вас на несколько дней, у тебя хватит времени обсудить все с родными. Возможно, когда ты сможешь яснее смотреть на вещи…

— Я и сейчас вижу все достаточно ясно, — тихо произнесла я, взяла сына на руки и встала с подушек. — Я считаю тебя добрым другом, мне жаль делать тебе больно, но другого выхода, похоже, нет. Я вынуждена отклонить твое предложение. Я и мой сын, мы… мы принадлежим другому мужчине, Эамон. И твое мнение о нем ничего не изменит. Ни теперь, ни потом. Действовать так, будто он для меня никто, было бы глупо и опасно. Подобный выбор, в конце концов, привел бы только к взаимным упрекам, боли и горечи. Я скорее проживу остаток жизни одна, чем пойду на это. Прости меня. Твое предложение говорит о большой душевной щедрости, оно достойно всяческого уважения.

— Ты не можешь мне отказать, — он еле сдерживался, голос у него дрожал. — С самого начала мы должны были… нам надо пожениться, это правильно, Лиадан. Я знаю, Лайам поддержит…

— Хватит, Эамон, — голос у меня дрогнул. — Это только наше с тобой дело, твое и мое. Я отказала тебе. Ты должен жить дальше без меня. Теперь, дай мне, пожалуйста, слово, что больше никогда об этом не заговоришь.

Он отступил из освещенного очагом круга, встал в тени и натянуто проговорил:

— Я не могу ничего обещать.

— Тогда я не смогу больше видеться с тобой наедине, — я изо всех сил напрягалась, чтобы сдержать слезы.

Он шагнул ко мне, и я увидела, что он белее мела.

— Не делай этого, Лиадан, — и просьба, и угроза одновременно.

— Доброй ночи, Эамон. — Я развернулась и пошла к лестнице. Джонни проснулся, захныкал, и я, не оглядываясь, взлетела к себе в комнату, зажгла свечу и поменяла сыну мокрые пеленки. Затем легла в постель с малышом у груди и тут, наконец, дала волю слезам. Свеча с цепями и спиралями постепенно прогорала на фоне ночного неба, а у меня перед глазами вновь стояло то видение, — двое сцепились в смертельном бою. Руки Эамона сжимают шею Брана, выдавливая последний вздох, нож Брана врезается все глубже Эамону между ребер, по зеленой тунике потоком стекает алая кровь. Как я могла подумать, что однажды, вопреки всему, мы с Браном сможем быть вместе? Что он может стать чем-то большим, нежели просто… «инструментом», как его назвала Хозяйка Леса, мимохожим бродягой, случайно зачавшим ребенка и исчезнувшим из истории — он сыграл свою роль и уже не нужен? Он не может вернуться. Для него приблизиться ко мне равносильно смерти. Лучше ему больше вообще со мной не встречаться, я приношу ему лишь опасность и боль. А теперь тень простерла свои крылья не только над ним, но и над моим малышом. Я видела ее в глазах Эамона. Я должна поступить так, как велит Дивный Народ, должна остаться в лесу. Я обязана выбросить Брана из головы. Мне просто необходимо это сделать, все говорит именно за это.

Я все плакала и плакала, пока у меня не заболела голова, не распух нос и не промокла насквозь подушка. Джонни сосал и гладил меня своими маленькими ручонками и прижимался ко мне доверчиво и спокойно. Я смотрела на него и думала, что в любой, самой темной ночи где-нибудь обязательно горит хотя бы малюсенький неугасимый огонек.

Утром мама то и дело впадала в забытье. Мы все собрались у ее постели, а слуги и жители деревни, тихо переговариваясь, толпились в главном зале и на кухне. Никто не работал, только готовились к ритуалу прощания, но тихо и вне дома. Время от времени то Лайам, то Конор, то Падриак ненадолго исчезали, а после незаметно возвращались. В маминой комнате царило удивительное спокойствие. Прохладный западный ветерок веял в окошко, неся с собой аромат сирени. Я поставила на небольшой столик миску со свежими побегами базилика и майорана — эти травы в горький час укрепляют сердце.

— Лучше бы ей заснуть и не проснуться, — тихо прошептала Жанис, когда мы столкнулись с ней в дверях. — Ей будет очень больно. Слишком больно, чтобы терпеть и молчать. А он… — она кивнула в сторону неподвижной фигуры отца у маминого изголовья, — он проживает вместе с ней каждый спазм. Ему придется нелегко.

— Она попросила его вернуться в Херроуфилд. Повидаться с семьей. Она заставила его дать слово.