я больше не в силах... Мне только хотелось бы повидать детей.

 И при этом слове слезы хлынули градом у "Золотой ручки".

 - У меня ведь остались две дочери. Я даже не знаю, живы ли они, или нет. Я никаких известий не имею от них. Стыдятся, может быть, такой матери, забыли, а может быть, померли... Что ж с ними. Я знаю только, что они а актрисах. В оперетке, в пажах. О, Господи! Конечно, будь я там, мои дочери никогда бы не были актрисами.

 Но подождите улыбаться над этой преступницей, которая плачет, что ее дочери актрисы.

 Посмотрите, сколько муки в ее глазах:

 - Я знаю, что случается с этими "пажами". Но мне хоть бы знать только, живы ли они, или нет. Отыщите их, узнайте, где они. Не забудьте меня здесь, на Сахалине. Уведомьте меня. Дайте телеграмму. Хоть только - живы или нет моя дети... Мне немного осталось жить, хоть умереть-то, зная, что с моими детьми, живы ли они... Господи, мучиться здесь, в каторге, не зная... Может быть, померли... И никогда не узнаю, не у кого спросить, некому сказать...

 "Рокамболя в юбке" больше не было.

 Передо мной рыдала старушка-мать о своих несчастных детях.

 Слезы, смешиваясь с румянами, грязными ручьями текли по ее сморщенным щекам. 

Полуляхов

 Убийство семьи Арцимовичей в Луганске - одно из страшнейших преступлений последнего времени.

 С целью грабежа были убиты: член судебной палаты Арцимович, его жена, их сын 8-летний мальчик, дворник и кухарка.

 Меня предупредили, что убийца Полуляхов производит "удивительно симпатичное впечатление", и все-таки я никогда не испытывал такого сильного потрясения, как при виде Полуляхова.

 - Полуляхова из кандальной привели! - доложил надзиратель.

 - Пусть войдет.

 Я сделал несколько шагов к двери, навстречу "знаменитому" убийце и отступил.

 В дверях появился среднего роста молодой человек, с каштановыми волосами, небольшой бородкой, с отпечатком врожденного изящества, даже под арестантским платьем, с коричневыми, удивительно красивыми глазами.

 Я никогда не видывал более мягких, более добрых глаз.

 - Вы... Полуляхов? - с невольным удивлением спросил я.

 - Я-с! - отвечал он с поклоном.

 Голос у него такой же мягкий, приятный, бархатистый, добрый и кроткий. Такой же чарующий, как и глаза.

 В его походке, мягкой, эластичной, есть что-то кошачье.

 Полуляхов принадлежит к числу "настоящих убийц", расовых, породистых, которых очень мало даже на Сахалине. Эти "настоящие убийцы" среди людей, это - тигры среди зверей.

 Мы много и подолгу беседовали потом с Полуляховым, и я никак не мог отделаться от чувства невольного расположения, которое вселял во мне этот человек. Мне вспомнился один владивостокский офицер, привязавшийся к пойманному тигренку, державший его при себе, как кошку, и плакавший горькими слезами, когда тигр вырос и его пришлось застрелить.

 Голос Полуляхова льется в душу, его глаза очаровывают вас, от него веет такой добротой. И нужно много времени, чтобы разобрать, что вместо чувства этот человек полон только сентиментальности.

 Но первое впечатление, которое производит этот человек, - вы чувствуете полное доверие к нему, и я понимаю, что несчастная госпожа Арцимович, когда он вошел ночью в ее спальню, могла доверчиво говорить с ним, не опасаясь за свою жизнь.

 - Разве такой человек может убить?

 Полуляхову нет еще тридцати лет.

 Он вырос в уверенности, что будет жить богато. Он рос у дяди, старого богатого торговца, который постоянно говорил ему:

 - Умру, - все тебе останется.

 Полуляхов учился недолго в школе, но настоящее воспитание получил в публичном доме.

 Взяв из школы, дядя поставил Полуляхова в лавку, чтобы сызмальства приучался к торговле. Приказчики, чтобы им удобнее было красть, начали развращать хозяйского племянника.

 С двенадцати лет они начали его брать с собой в позорные дома. Полуляхов был красивый мальчик, женщины ласкали и баловали его.

 - Конечно, они были мне не нужны. Но мне нравилось там. Каждый день приказчики говорили: а тебе такая-то кланяется, тебя опять просили привести.

 Это льстило мальчику, и он таскал из кассы, чтобы ходить туда.

 - Музыку, танцы, женщин, - это я очень люблю! - с улыбкой говорит Полуляхов.

 Так тянулось лет пять. Чтобы прекратить воровство приказчиков, дядя взял кассиршу. Полуляхов соблазнил эту молодую девушку, и она начала для него красть.

 - Я к ней подольщаюсь: "Возьми да возьми из кассы". А украдет для меня, я туда, к своим, и закачусь.

 С этой кассирши Полуляхов и стал презирать женщин.

 - За слабость ихнюю. Просто погано. Все, что хочешь, сделают, - только поцелуй. Чисто животные.

 Женщины скоро надоедали Полуляхову.

 - Понравится, - подольщаешься. А там и противно станет. Такая же дрянь, как и все: чисто собачонки, избей, а приласкал, опять ластится. Я их даже и за людей не считаю.

 При наружности Полуляхова, верить в его большой и скорый успех у женщин можно.

 - И противны они мне и жить без них, чувствую, не могу. Злоба меня на них на всех брала.

 Полуляхову доставляло удовольствие тиранить, мучить, причинять боль влюблявшимся в него женщинам.

 Когда ему было около 18 лет, дядя открыл воровство, выгнал кассиршу и прогнал Полуляхова из дому.

 Полуляхов пустился на кражи, но "неумелый был", скоро попался и сел в тюрьму. Это было для Полуляхова "вроде, как университет".

 - Тут я таких людей увидел, каких раньше не думал, что есть на свете. Что я раньше, как дядя выгнал, воровал! На хлеб да на квас! А тут целый мир, можно сказать, передо мной открылся. Воровать и жить. И вся жизнь из одного веселья и удальства!

 Из тюрьмы Полуляхов вышел с массой знакомств, со знанием воровского дела, и с этих пор его жизнь пошла одним и тем же порядком: после удачной кражи он шел в позорный дом, кутил, в него влюблялась там какая-нибудь девица, и он становился ее "котом". Ему она отдавала каждую копейку, для него просила, воровала деньги. Потом девица надоедала Полуляхову, он опять шел на "хорошую кражу", прокучивал награбленное в другом учреждении, увлекал другую девицу.

 При этом надо заметить, что Полуляхов почти ничего не пьет:

 - Так, мне эта жизнь нравилась. Кругом все гуляет, веселится, и сам ни о чем не думаешь. Словно в угаре ходишь! Они пьют, а ты пьянеешь.

 Эта угорелая жизнь время от времени прерывалась высидками "по подозрению в краже".

 - А убивать, Полуляхов, раньше не случалось?

 - Один раз, нечаянно. Ночью было.