— Вот это да! Вот это голова! — Он подтолкнул Максима локтем. Тот недовольно глянул на спутника, но ничего не сказал. — У рефрижератора дверь шириной метра два, не больше. Ну кто подумает, что внутри танки стоят? О-бал-деть! Ай да Саликов! Ай да сукин сын! Ну и умница!

— Старо, — вздохнул Максим. — Было уже.

— Что было-то?

— Трюк с вагонами. Бизнесмен один пытался «Ан-2» через границу так же провезти. Двигатель отдельно, фюзеляж отдельно.

— И что? Поймали?

— А куда денется? Поймали, конечно.

— Ну, этих-то не поймают, — кивнул Проскурин в сторону завода. — У них, наверное, все бумажки на груз оформлены. Гуманитарная помощь слаборазвитым странам, еще что-нибудь. То же самое тряпье, вывозимое по бартеру в братскую Корею. Или еще куда-нибудь. Уж не знаю, для кого эта техника предназначена. Кстати, трюк с вагонами, может, и старый, а ни ты, ни я не «догнали». Так-то, брат. Максим подумал секунду, затем повернулся к спутнику.

— Ну что, поехали за милицией?

— За милицией? — усмехнулся Проскурин. — И что тебе даст твоя милиция?

— Как что? Завод накроют.

— Завод-то накроют, — согласился Проскурин. — А вот нам с Алексеем как быть? Вдруг самолетов здесь не окажется? Как тогда? На нас на обоих уголовные дела висят, между прочим. Об этом Максим не подумал.

— Вообще-то, конечно, это все снять надо. Ты умеешь фотографировать? Максим покачал головой.

— У меня-то фотоаппарат есть, — вздохнул Проскурин, — да я домой не могу попасть. Меня там, наверное, засада дожидается. Коллеги караулят, в рот им ноги.

— И что делать будем? — спросил Максим. Что касалось лично его, то он знал, что делать: вызвать опергруппу и повязать всю эту компанию к чертовой матери.

— Приедет милиция, потребует впустить, — вдруг, словно прочитав его мысли, произнес майор, — а эти парни свои «калашниковы» выставят и скажут: «Не имеете права. Стоять, а то всех положим». Пока до твоего начальства доберутся, пока оно со штабом округа свяжется, пока Саликов или Сивцов «надумают», пока ордер выпишут, солдаты спокойно весь состав успеют разобрать. И номера на технике наверняка замазаны.

— ОМОН вызовут. Те ворвутся. Они профессионалы.

— А здесь что, по-твоему, любители собрались? Да эти парни омоновцев так отбуцают — мать родная не узнает.

— Да о чем ты говоришь! Этой части наверняка в природе не существует. Она незаконна.

— Ты в этом уверен? — хмыкнул Проскурин. — А если существует? Если Саликов эту часть провел документально, рассчитывая изъять документы после отправки состава? Что скажешь? Опять же хорошо, если у них на все это хозяйство нет бумаг. А если есть? Пусть липа. Но пока разберутся, что это липа, день пройдет как пить дать. Они же за день отсюда все до последнего болтика вывезут. Вернется твой ОМОН, а тут пусто. Саликов же скажет, что видеть ничего не видел и знать не знает ни о каком заводе.

— Ну, так этих людей задержат, — кивнул Максим.

— Их-то задержат, а ты уверен, что они на Саликова покажут? Я сильно сомневаюсь. Поверь на слово, они Саликова и в глаза не видели. И Сивцова тоже. Нет, те, конечно, бывали здесь, это без вопросов. Но, вероятнее всего, ночью. Подъехали, покрутились, посмотрели и уехали. А здесь какой-нибудь человечек сидит, который молчать будет словно могила. Потому что знает: отмажут его. Как только выяснится, что дело в компетенции военных, документы передадут куда?

— В военную прокуратуру.

— Тебе, значит?

— Значит, мне.

— А ты что с ними делать будешь?

— Отправлю в Москву.

— Опс. Ошибочка. Никуда ты их не отправишь. Во-первых, у тебя нет доказательств, что Саликов и Сивцов причастны к этому делу.

— Показания лейтенанта.

— О чем? О трагедии, случившейся в Чечне? Ну и что? Кто теперь узнает, сгорели те танки или их украли? Ничего не докажешь. Сиротская рота? В ней ничего незаконного нет. Мало ли кого могут под одним флагом собрать.

— Алексей и его полетная карта! — воскликнул Максим.

— Да не кричи ты так, — поморщился майор. — А то сбегутся сейчас. Смотри-ка, уже второй вагон закончили грузить. Шустрые ребята.

— Так что насчет карты?

— Насчет карты? А насчет карты вот что: как только ты заваришь всю эту кашу, Алексею придется выбраться из берлоги. И, если Саликов к этому моменту все еще будет гулять на свободе, Алексея тут же убьют. А без него карта гроша ломаного не стоит. Как и Алексей без карты. Сивцов тебе мило улыбнется и скажет, что никакому летчику никакой карты не давал.

— Мы перевезем Алексея в безопасное место.

— Нет такого места, — жестко обрубил Проскурин. — И ты это должен знать лучше меня. Если Саликов получит свободу действий — нас всех убьют, где бы мы ни прятались. Саликов грохнет тебя, полковник, да так быстро, что ты даже хрюкнуть не успеешь. — Проскурин вдруг подумал, что последняя фраза может быть неправильно понята, и добавил: — А заодно и нас с Алексеем грохнут. И мы тоже хрюкнуть не успеем. Ты не волнуйся, надо будет подмести — они подметут.

— Да я, собственно, не волнуюсь, — вздохнул Максим. И вдруг его осенило. — Слушай, есть у меня фотограф. По дороге все объясню, поехали.

Они решили воспользоваться машиной Максима. «Шестерку» Проскурин загнал в подлесок и замаскировал ветками. Оба посчитали, что так будет лучше. Во всяком случае, на прокурорскую «Волгу» милиция меньше внимания обращает. А если бы Проскурина задержали, то повесили бы на него угон. Что, по сути, не сильно-то расходилось бы с истиной. Угнал он машину у Ипатова. Как ни крути, а угнал. «Шестерка» наверняка уже в розыске, а значит, шанс быть пойманным возрастает непомерно, и вместо того, чтобы крутить дело о похищенных «МиГах», куковал бы майор в КПЗ, под следствием. Когда «Волга» понеслась по шоссе, Проскурин повернулся к Максиму.

— Ну так объясни мне, что это за фотограф? Максим коротко рассказал о лже-Панкратове и о краденых документах.

— Знаешь, мил друг, — вздохнул, выслушав его, майор, — так дело не пойдет. Ты мне информацию по чайной ложечке скармливаешь, будто я ребенок-двухлеток. Потрудись уж рассказать все. Может, чего дельное придумаем.

— Да я и так уже все рассказал, а про парня этого забыл, потому что не думал с ним больше встретиться. Просто передал бы фотографию в прокуратуру, подписал бы постановление об объявлении во всесоюзный розыск, вот, пожалуй, и все.

— Ну и не дал бы твой розыск ничего.

— Почему?

— Сваливать он собирается, — пояснил Проскурин, усмехнувшись. — Чего же тут непонятного? Выезд за границу — это единственное, для чего необходим настоящий документ. Сдаст он корочки Панкратова в какую-нибудь конторку, занимающуюся туризмом, те быстренько сделают загранпаспорт, и ту-ту, ищи его потом. Получит свои денежки и отвалит. Покрутится пока где-нибудь в Иране или в Латинской Америке, а через годик-другой переберется в местечко потеплее. Ясно как божий день.