— Это все Фергаловы происки, — буркнул он.

— А Фергал-то тут при чем?

— Он хочет быть казначеем!

— Небось богатству твоему позавидовал?

— Что? — деланно изумился Сэнсам. — Я — богат? Во имя Господа, да я всего-то навсего откладывал малую толику на черный день, на случай, ежели в королевстве нужда случится! Я был бережлив, Дерфель, бережлив и благоразумен. — Епископ продолжал оправдываться, а я постепенно осознал: да ведь он верит каждому своему слову! Сэнсам предавал и злоумышлял, подстраивая смерть неугодных ему людей, — так он попытался убить нас с Артуром, когда мы отправились за Лигессаком, — он беззастенчиво запускал руку в казну, однако ж все это время он каким-то образом убеждал себя, что поступки его вполне правомерны. Руководствовался он исключительно честолюбием, и пока тот страшный день перетекал в ночь, мне вдруг подумалось: когда в мире не останется таких людей, как Артур, и таких королей, как Кунеглас, тогда повсюду станут заправлять твари вроде Сэнсама. Если прав Талиесин, то наши боги и впрямь исчезают, а вместе с ними уйдут друиды, а вслед за ними великие вожди, и тогда к власти придет племя мышиных королей.

Следующий день выдался солнечным; порывистый ветер доносил до нашей хижины смрад отрубленных голов. Выйти нам не позволяли, так что облегчаться приходилось в углу. Кормить нас тоже не кормили; бросили лишь пузырь с вонючей водой. Стража сменилась, но новые дозорные бдительностью не уступали прежним. Раз к хижине подошел Амхар, но только чтобы позлорадствовать. Он извлек из ножен Хьюэлбейн, поцеловал лезвие, отполировал его плащом, тронул заточенный край.

— Достаточно острый, чтобы оттяпать тебе обе руки, Дерфель, — промолвил он. — Наверняка брат мой не откажется от твоей кисти. Шлем украсить — в самый раз! А я заберу вторую. Мне как раз нужен новый султан. — Я упрямо молчал, не отвечая на его подначки, и со временем Амхар соскучился и ушел прочь, сшибая Хьюэлбейном чертополох.

— Может, Саграмор убьет Мордреда, — шепнул мне Сэнсам.

— Очень на это надеюсь.

— Наверняка к нему-то Мордред и отправился. Он приезжал сюда, отослал Амхара в Дун Карик, а сам поехал на восток.

— Сколько воинов у Саграмора?

— Две сотни.

— Не много, — нахмурился я.

— Или, может, Артур подоспеет? — предположил Сэнсам.

— Артур наверняка уже знает о возвращении Мордреда, — отозвался я, — но Мэуриг не пропускает Артура через Гвент, а значит, ему пришлось бы переправляться на лодках. Не думаю, что он на это пойдет.

— Почему нет?

— Потому что Мордред — законный король, епископ, а Артур, при всей его ненависти к Мордреду, признаёт его права. Артур не нарушит клятвы, данной Утеру.

— То есть он даже не попытается тебя спасти?

— Но как? — спросил я. — Едва завидев приближение Артура, люди Амхара перережут глотки нам обоим.

— Да сохранит нас Господь, — взмолился Сэнсам. — Иисус, Мария и все святые да защитят нас!

— А я помолюсь Митре, — отозвался я.

— Язычник! — прошипел Сэнсам, но помешать моей молитве не дерзнул.

Часы ползли медленно. Погожий весенний день заключал в себе неизъяснимую прелесть, но для меня стал горше желчи. Я знал, что и моя голова скоро добавится к общей груде на вершине Кар Кадарна, но не о том я сокрушался: мне невыносимо было думать, что я подвел своих людей. Я завел своих копейщиков в ловушку, они погибли у меня на глазах, я их все равно что предал. Если в Ином мире они осыплют меня упреками, так ничего другого я и не заслуживаю; да только они наверняка мне обрадуются, и оттого я еще больше терзался чувством вины. Впрочем, мысль об Ином мире меня утешала. У меня там друзья и целых две дочери, и, как только пытка закончится, душа моя отлетит и обретет призрачное тело, и я изведаю счастье долгожданной встречи. Сэнсам, похоже, утешения в своей религии так и не обрел. Весь день напролет он ныл, стонал, рыдал и сетовал, да только воплями своими ничего не добился. Нам предстояла еще одна ночь и еще один томительно долгий голодный день.

Мордред вернулся на второй день ближе к вечеру. Он приехал с востока, ведя за собой длинную колонну копейщиков; они шумно приветствовали Амхаровых воинов. Короля сопровождала группа всадников, и среди них — однорукий Лохольт. Признаюсь, что при виде него я испытал страх. Кое-кто из Мордредовых людей тащил свертки — не иначе как с отрубленными головами; так оно и оказалось, но голов было куда меньше, чем я опасался. Десятка два-три страшных трофеев добавилось к груде, над которой гудели мухи, и ни одна голова не смахивала на чернокожую. Я предположил, что Мордред застал врасплох и перебил один из Саграморовых патрулей, но главную добычу упустил. Саграмор на свободе: что ж, это утешает. Саграмор всегда был замечательным другом — и страшным врагом. Вот из Артура враг завидный: Артур всегда был склонен прощать своих обидчиков, а Саграмор — неумолим. Нумидиец станет преследовать неприятеля до самых границ мира.

Однако ж в тот вечер от Саграморова спасения мне было мало толку. Узнав, что я захвачен живым, Мордред завопил от радости, затем потребовал, чтобы ему показали запачканное знамя Гвидра. При виде медведя с драконом он залился смехом и велел расстелить знамя на траве, чтобы он и его люди могли на него помочиться. А Лохольт от избытка чувств аж в пляс пустился, ибо кисть ему отрубили именно здесь, на этом самом холме. Увечье стало наказанием предателю, посмевшему восстать против отца, зато теперь он мог отомстить отцовскому другу.

Мордред пожелал взглянуть на пленника, и за мной отрядили Амхара с веревкой из моей бороды. Его сопровождал дюжий здоровяк, беззубый, с бельмом на глазу: он протиснулся в дверной проем, схватил меня за волосы, рывком поставил на четвереньки и выпихнул наружу. Амхар набросил мне на шею петлю и, едва я попытался встать, вновь опрокинул меня на землю.

— Ползи, — приказал он.

Беззубый здоровяк пригнул мне голову, Амхар дернул за веревку, и так меня заставили доползти до самой вершины сквозь ухмыляющиеся ряды мужчин, женщин и детей. В меня плевали, меня пинали и охаживали древками копий, но изувечить меня Амхар не дал. Он хотел сохранить меня для брата целым и невредимым.

Лохольт поджидал у груды голов. Обрубок его правой руки был оправлен в серебро, а на конце культи крепились два медвежьих когтя. Он усмехнулся, когда я подполз к его ногам, но от радости словно дара речи лишился. Он лишь бормотал что-то невнятное, и плевал в меня, и пинал в живот и под ребра. Пинал с силой, но в ослеплении яростью бил он куда придется, не целясь, и потому особого вреда не причинил, вот разве что синяков наставил. Мордред наблюдал за происходящим со своего трона: трон стоял на горе отрубленных голов, и над ним роились мухи.

— Довольно! — крикнул он спустя какое-то время, Лохольт пнул меня напоследок и отошел. — Лорд Дерфель, — поприветствовал меня Мордред с издевательской учтивостью.

— О король, — промолвил я. По обеим сторонам от меня стояли Лохольт и Амхар, а вокруг сгрудилась жадная до зрелища толпа: люди сошлись полюбоваться на мое унижение.