Сомнения мои оправдываются: кроме меня, в кабинете всего пятеро – глава президентской администрации Юрий Петров, госсекретарь Геннадий Бурбулис, заведующий Секретариатом Виктор Илюшин и два президентских помощника – Лев Суханов и Анатолий Корабельщиков. С нетерпением ждем Ельцина. Понятное дело, разговор меж нами идет об его сегодняшней встрече с Горбачевым. Ни у одного из присутствующих нет и тени сомнения в том, какими новостями порадует нас шеф.

– Не стоит придавать решению Горбачева слишком большого значения. Потому что… – Бурбулис делает многозначительную паузу, дабы мы по достоинству оценили глубину мысли, лежащей в основе данного тезиса. – Потому что его уход предопределен самой логикой политической модернизации, которую мы отстояли в августе.

Петров согласно кивает и произносит свою коронную фразу: «Очень правильное решение!». Ее с одинаковым успехом можно отнести и к согласию Горбачева сложить президентские полномочия, и к тому, что мы, творцы политической модернизации, не должны придавать этому поступку слишком уж большое значение.

…По выражению его лица всегда можно догадаться, в каком он в данный момент пребывает настроении. Сейчас, вне всяких сомнений, почти счастлив. Стоит в дверях и смотрит на собравшихся так, будто прикидывает: сразу ошеломить или слегка заинтриговать?

– Ну, как все прошло?! Рассказывайте, Борис Николаевич!

– Все!

Кажется, вместе с этим коротким «Все!» он выдыхает из себя последние остатки сил. Коржаков снимает с него пальто и, аккуратно держа под руку, вводит в кабинет. Мы уже поняли, что произошло, но Суханову хочется, чтобы догадка была озвучена. Очевидно, так ему кажется торжественней.

– Он сказал вам, что уходит?! Как это было?!

– Все!

Все! В России начинается отсчет нового времени – времени перемен. И все благодаря нашему шефу. Какой же он все-таки боец! Нет равного ему в нашей политике. А, может, и не только в нашей. Мы обступаем его, и каждый хочет пожать победителю руку. Но наш скупой на выражение чувства шеф рукопожатием не ограничивается – обнимает каждого, прижимаясь щекой к щеке. И это воспринимается как выражение благодарности за помощь, за участие, за преданность.

Наверное, схожие чувства некогда испытывали опьяненные победой варвары, еще не знающие, какие тяжкие заботы по поддержанию жизни на захваченных и разоренных ими землях завтра лягут на их плечи. Мы искренне радовались тому, чего так долго ждали – Горбачев наконец уходит, а вместе с ним капитулирует последний оплот обветшавшей советской бюрократии. И теперь ничего не мешает начать политические и экономические реформы, которые приведут Россию к великому будущему, к процветанию и прогрессу. Мы искренне радовались за Ельцина и гордились своей причастностью к его исторической победе.

Пройдет совсем немного времени, какая-нибудь пара недель, и многим из присутствовавших в тот вечер у него в кабинете Ельцин даст понять, что в большой политике побеждает большой политик, и никто кроме него. И даже то, что у него было толковое окружение, сыгравшее немаловажную роль – даже это только его заслуга. Он и знамя, и оружие, и победа. Он – все, кроме поражения.

Соратник – это персонаж первой части любого политического триллера, именуемой «Путь к власти». Во второй его части, «Жизнь во власти», уже нет никаких соратников. Там действуют другие персонажи – слуги. Знали ли мы об этом, когда поздравляли Ельцина с победой над Горбачевым? Кто-то знал, кто-то догадывался. Но в тот момент ни о чем таком не хотелось думать. Эйфория победы, обреченной на поражение.

Суханову все-таки хочется поподробнее узнать о том, как выглядела капитуляция Горбачева: он сразу согласился уйти или все-таки пришлось надавить? Отвечает Коржаков, которому шеф, судя по всему, по дороге уже поведал о сути своего разговора с теперь уже экс-президентом СССР: четыре часа, негодяй, торговался, как на базаре! Ельцин усмехается, и в его усмешке сквозит чувство, близкое к презрению:

– Я даже удивился – про Россию ни слова! Только про то, что я ему должен оставить – про квартиру, про дачу, про служебные машины, про охрану. И битый, понимаешь, час про свою пенсию. Тьфу!

Переполненный чувствами Коржаков не может не выказать досады по этому поводу: дать бы ему хорошенько по ж… по заднице, чтоб впредь знал свое место! Шеф не любит сквернословие даже в столь мягких формах, а потому хмурится, правда, без привычного в таких случаях недовольства:

– Ельцин незлопамятен!

Глава администрации Юрий Петров не может удержаться, чтоб в очередной раз не произнести свою коронную фразу, отражающую всю глубину его верноподданнических чувств: очень правильное, Борис Николаевич, решение! Похоже, он бы развил свою мысль, если б не предложение Суханова:

– Борис Николаевич, по такому великому случаю надо бы и по рюмочке, как вы считаете?

Присутствующие единодушны в поддержке этой весьма оригинальной и своевременной мысли: «Такое событие! Не грех! Просто необходимо снять напряжение!». Удивительно, что Петров ограничился радостной улыбкой, а не отметил, что это было бы очень правильным решением. Борис Николаевич согласно кивает, и Коржаков отправляется сделать необходимые распоряжения. Не проходит и пяти минут, а президентский кормилец-поилец Дмитрий Самарин (милейший, кстати сказать, парень) ставит на журнальный стол пузатую бутыль виски, хрустальные стаканы и большое блюдо с бутербродами в традиционном для Кремля ассортименте – с колбасой, с сыром и с осетриной.

– Ну, за победу?

– За победу!

Для своего возраста у нашего шефа здоровье, можно сказать, отменное. Кое в чем еще молодым фору даст. Но есть одна беда – спазм сосудов головного мозга. Если день выдался до крайности напряженным, нервным и потребовал полной мобилизации сил, к вечеру у него может случиться острейшей приступ головной боли, который трудно снять даже лекарствами. На моей памяти такое было не единожды. Ситуация не из простых – он держится обеими руками за голову, морщится от боли, стонет, а ты не знаешь, чем помочь. Вот и сейчас ничего вроде бы не предвещало беды, и вдруг…

Ельцин схватился за голову и застонал, не в силах превозмочь боль.

– Борис Николаевич, что с вами?! Где Григорьев?! Доктор! Позовите доктора!

Шеф, не отрывая рук от лица, выдыхает с трудом: не надо никого звать! Стоит с закрытыми глазами возле висящей на стене огромной рельефной карты СССР и, слегка покачиваясь, постанывает. Петров делится опытом самолечения:

– Я, Борис Николаевич, в таких случаях пью коньяк, он расширяет сосуды.

Ельцин качает головой: не надо никакого коньяка, и так пройдет. В дело вступает Суханов. В недавнем прошлом, еще в Госстрое, когда при Ельцине был всего один помощник, и не было никакой другой обслуги, он не раз становился свидетелем таких приступов. И на сей счет у него свой рецепт поведения в подобных случаях. Главное, по его разумению – отвлечь шефа, переключить внимание на что— то для него весьма важное. А что сейчас самое важное? Суханов левой рукой обнимает шефа за плечи, а правой, указывая на карту, делает большой круг, как бы охватывая гигантские просторы отошедшего в небытие Советского Союза: