готова к волне боли, которая обрушивается поверх моего гнева.

Behach не значит «тупой», Фэллон; это значит «маленькая». Слово, обозначающее тупого, на случай если тебе когда-нибудь захочется его использовать, — bilbh.

Почему я должна тебе верить?

Почему я должен называть девушку, помогающую мне, тупой?

Потому что я глотаю красивую ложь, как фейри глотают вино.

Фэллон, я клянусь Морриган[65], что перевод Данте неверен.

Я не знаю, кто такая эта Морриган, но представляю, что она какое-то божество-ворон, иначе он не стал бы упоминать ее имя в клятве. После нескольких минут скрежета зубами я спрашиваю:

Почему «маленькая птица»?

Потому что это то, что ты есть.

Я размером больше спрайта, больше птицы.

Под маленькой я подразумеваю молодую. Твоя кровь такова, что однажды ты сможешь превратиться в птицу.

Мысль о смене форм, о сбрасывании кожи ради перьев и отращивании крыльев, о полете смягчает остроту моих эмоций. Я все еще зла, но в то же время ошеломлена.

Что, если я не хочу менять облик?

Тогда ты этого не сделаешь, но я еще не встречал ворона, который не жаждал бы свободы полета.

Я размышляю об этом, пока мы путешествуем по пропитанной дождем, покинутой людьми земле, через бесконечные песчаные равнины, к зеленому простору джунглей. Хотя шторм прекращается, когда мы прорываемся под навес пальм и других тропических растений, воздух остается влажным, не давая моим волосам и платью высохнуть.

Минуты превращаются в часы. Я бы не назвала поездку расслабляющей – это не так, – но у меня есть время проанализировать новую информацию.

Мои мысли настолько рассеяны, что, когда мы проезжаем мимо дома, сплетенного из побегов бамбука, я почти не замечаю его. Но потом мы проходим рысью мимо еще одного и еще. В отличие от Сельвати, здания здесь большие, с оконными стеклами, соломенными крышами и огородиками.

– Это все еще Сельвати?

– Нет. Тарескольи. Западный аналог Тарелексо.

– Я никогда не слышала о нем.

– Потому что это новое поселение, оно не добавлено на наши карты. По правде говоря, его название даже не официальное, но люди называют его Тарескогли, потому что оно расположено на скалах.

– Страна утесов. Это красиво.

– На случай если тебе когда-нибудь надоест Тарелексо, ты могла бы переехать сюда.

Слова Данте проникают в сердце через мое эго. Подобный комментарий могли бы отпустить Марко или Таво, и я не ожидала, что Данте предложит мне переселиться в место, переполненное такими же людьми, как я, с округлыми ушами, но с магией в их крови.

Глава 69

Пророчество Бронвен звенит в моей голове, напоминая мне, что единственным местом, где я поселюсь, будет королевский остров.

– Может быть, я предпочту поместье в Тареспагии. – Это не так. Я просто хочу понаблюдать за реакцией Данте.

Он медленно, глубоко выдыхает.

– Никто не продаст тебе землю в Тареспагии. Это незаконно. Не говоря уже о том, что это до- рого.

– Как только ты станешь королем, ты сможешь сделать это законным.

– У меня был бы переворот за спиной. Ты действительно хочешь, чтобы я так начал свое правление?

– Конечно, я не желаю тебе восстаний, но в Люче так много нужно изменить. Людям нужны лучшие условия жизни, и полукровки должны иметь право использовать свою магию так же часто, как и чистокровные.

– Я согласен.

– И на змей нужно перестать охотиться.

Мое предложение встречено молчанием.

Я поворачиваюсь в седле:

– Ты меня слышал?

– Я слышал тебя, но пока они нападают на нас…

– Если мы прекратим нападать на них, они перестанут нападать на нас.

– Не все мы шаббины.

– Я не шаббинка, Данте.

– Ты можешь разговаривать со змеями. Ради Котла, перестань это отрицать!

Я скрежещу зубами.

– В последний раз говорю: я не могу разговаривать со змеями, но я чувствую связь с ними, так же как я чувствую связь с большинством животных.

Потому что ты ворон, Фэллон. Животные чуют, кто мы такие, через нашу кровь.

Мои веки приподнимаются, когда я вспоминаю реакцию Минимуса на мою рану. Морргот тоже…

Я пока не привыкла к его имени. Лоркан. Лоркан. Лоркан. Я вбиваю это слово в свой разум, вытесняя другое.

Лоркан наконец-то помог мне разгадать одну из загадок. Как я не смогла догадаться об этом, когда он показал мне, кто мой отец, выше моего понимания. Это потому, что я еще не смирилась со своим происхождением?

Не то чтобы это изменилось теперь.

– Откуда ты знаешь, что не шаббинка? – Грубый тон Данте царапает меня по голове. – Ты встречалась со своим отцом? Это еще один секрет, который ты хранишь?

Несмотря на то что я начинаю злиться, я напоминаю себе, что Данте, должно быть, все еще в шоке.

– Я знаю, что я не шаббинка, потому что Лоркан…

– …твой отец. – Данте ослабляет объятие, несомненно, от отвращения. – Вот почему он так защищает тебя.

– Что? Нет. Я – дочь ворона, но не, – я киваю в небо, – его. Лоркан просто защищает меня, потому что я единственная, кто может освободить его.

– Единственная кто? – говорит Таво, и тут же его лицо искажается от такой боли, что я думаю, Лоркан вонзил свои железные когти в мягкую область на его теле. – Я не планировал убивать ее, ты, проклятый псих.

Габриэле тоже смотрит на меня, но у него хватает здравого смысла или хороших манер промолчать.

– Ворон… – Данте бормочет, его глаза слегка остекленели.

Поскольку его хватка остается слабой, я бормочу:

– Это не заразно.

Он смотрит на меня, в его глазах я вижу жесткость и настороженность. В конце концов он справится, но пока это причиняет боль.

– Я все еще остаюсь собой. – Тишина становится такой же густой и липкой, как влажность. Фу. Мне не следовало ему рассказывать.

Никогда не стыдись того, кто ты есть, Фэллон.

Мне не стыдно, я рычу. И не лезь в мою голову. Тебе здесь не рады!

Когда расстояние между домами сокращается, Данте спрашивает:

– Как ты так долго скрывала свое превращение?

Его вопрос звучит как обвинение.

– Я этого не скрывала. Я не могу превращаться; так же как мне недоступна магия фейри.

– Почему это?

Я слизываю с губ морскую соль и разочарование от собственного бессилия.

– Моя магия была скрыта, когда я еще была в утробе матери.

– Чтобы ты не превратилась в обсидиан… – Он произносит это почти с удивлением. – Воронов больше не было, когда ты родилась, так кто же ее скрыл?

Данте и так достаточно настороженно относится