могла! Как только я увижу Томаша, я никогда, никогда не отпущу его, больше никогда!

У административного блока стояло еще больше людей в странной форме, я подошла к одному и спросила, затаив дыхание:

– Томаш Сласки?

Секунду он казался удивленным, но его глаза загорелись, он кивнул и выжидающе посмотрел на меня. Мы впились глазами друг в друга – каждый чего-то ждал. Я быстро потеряла терпение и подошла к другому солдату, но результат был тот же.

– Ханна! – произнес глубокий голос позади меня, но это был Саул, а не Томаш, и я в отчаянии повернулась к нему.

– У них Томаш, Саул!

– Ханна, – повторил Саул очень мягко.

– Ты его видел? Он здесь некоторое…

– Алина. – Я замерла, пораженная тем, что Саул неожиданно громко произнес мое настоящее имя. Его взгляд смягчился. – Эти люди британцы – они доставляют сюда форму, и они ищут меня. Ты понимаешь? Они хотят забрать Томаша, как мы и планировали.

Я смотрела на него, пытаясь осознать сказанное. Наконец кошмарная, кошмарная реальность моего положения поразила меня.

К этому времени Томаш уже должен был приехать.

Томаш не приехал, а мы не составили план действий на случай непредвиденных обстоятельств.

– Я должна остаться, – выпалила я, качая головой. – Я не могу уйти… Он все еще может приехать… он, должно быть, в пути…

Саул схватил меня за предплечье и потащил в административный блок, а затем в какую-то комнатушку, чтобы мы остались одни. Он положил руки мне на плечи и посмотрел прямо в глаза.

– Ты должна успокоиться и сосредоточиться, – прошептал он. – Ты должна все обдумать, очень быстро. Мы так далеко продвинулись с этой фотопленкой, Алина. Этот гипс доставлял тебе неудобства в течение нескольких месяцев, и ты терпела – ради этого момента. Томаша здесь нет, но я уверен, что он появится – и он не остановится, когда доберется сюда и обнаружит, что мы уже уехали. Люди в лагере скажут ему, куда мы отправились, и он найдет тебя. Но… Я не могу… – Он замолчал, внезапно расстроенный. – Алина, если ты останешься здесь в таких условиях, шансы на то, что ты и твой ребенок выживете, сведутся к нулю, особенно если я уеду с этими солдатами – а я чувствую, что должен это сделать. Я должен рассказать правду о том, что с нами происходит. Я не могу предать свою жену, своего ребенка и свой народ, упустив этот шанс.

Час спустя мы с Саулом сидели на заднем сиденье автомобиля, направляясь на аэродром, где мне предстояло впервые сесть в самолет. У нас не было багажа – чемодан давно исчез, и нашим единственным имуществом была одежда, надетая на нас, и крошечная кожаная туфелька, которую Саул носил с собой постоянно, везде и всюду, засунув за пояс нижнего белья.

Глава 38

Элис

Эмилия Сласки, ныне Эмилия Горка, ушла на пенсию после весьма успешной карьеры художника и живет в удивительно роскошном многоквартирном доме с видом на Вавельский замок, всего в шести кварталах от моего отеля. Когда я стучу в дверь ее квартиры, у меня сводит живот, и беспокойство только усиливается, когда дверь открывает Лия.

– Мне действительно жаль, – говорит она. – Я просто пыталась защитить ее.

– Пригласи их войти, Лия! – слышится строгий женский голос из глубины квартиры, и Лия отходит в сторону. Я подозревала, что между нами есть сходство, уже по ее крошечным фотографиям в Интернете, но теперь нет никаких сомнений в том, что я родственница Агнешки Трушен. У нас одинаковые зеленые глаза, и хотя ее волосы уже поседели, у нас одинаковая линия роста волос, тот же вдовий пик по центру лба. Она подходит ко мне и берет мои ладони в свои. Однако она хмурит брови, пристально глядя на меня. Наступает неловкий момент, потому что она откровенно рассматривает меня, не произнося ни звука, потом, встрепенувшись, говорит:

– Мне приятно с вами познакомиться.

– Взаимно, – отвечаю я, и она улыбается. – А это мой гид, Зофия. – Женщина кивает моей спутнице, но затем мы снова погружаемся в долгое молчание. Агнешка не сводит с меня глаз и выглядит совершенно потрясенной. Я тоже поражена нашим сходством, но я совсем не понимаю этой затянувшейся неловкости.

– Вы, должно быть, Агнешка? – пытаюсь я начать диалог.

– Да, я Агнешка Горка-Трушен. Простите! – Она тихо смеется. – Я просто не ожидала, что вы будете выглядеть… – Она замолкает, затем снова смотрит на меня, ее глаза снова расширяются, словно она не может поверить в то, что видит. – Лия! – возмущается она. – Я не могу поверить, что ты усомнилась в ней!

– Я сразу поняла, что она родственница, – бормочет Лия. – Но я же говорила тебе: я думала, что она охотница за деньгами, и к тому же я действительно не хотела расстраивать… – Она замолкает, и они обе пристально смотрят на меня, пока я не начинаю чувствовать себя невероятно неловко. Я осторожно отнимаю руки и приглаживаю волосы. Агнешка прочищает горло, затем объясняет:

– Простите нас, Элис. Лия просто не предупредила, что вы настолько похожи, вот и все. Пожалуйста, проходите в гостиную. Маме не терпится с вами познакомиться.

Мы с Зофией следуем за ней в просторную гостиную с большим количеством книжных полок, обставленную тяжелой антикварной мебелью. В глубоком кожаном кресле сидит миниатюрная пожилая женщина. Ее волосы тщательно уложены, она сильно накрашена, на ней изысканные украшения. Она ахает, когда я вхожу в комнату, и я улыбаюсь ей, но мне тоже хочется ахнуть, потому что я больше похожа на эту незнакомку, чем на свою собственную бабушку.

Я считала, что вполне могу обладать некоторой схожестью со своими дальними родственниками, живущими здесь, в Польше. Вот только в данном случае это гораздо больше, чем мимолетное сходство, и странная реакция Агнешки, когда она увидела меня, начинает обретать смысл. Я в упор смотрю на Эмилию – так же, как минуту назад Агнешка смотрела на меня. Эмилия встречает мой взгляд, в ее глазах изумление, и глаза эти уникального цвета, того же поразительно зеленого оттенка, что и у нас с Эдди.

Эмилия протягивает ко мне руки, и я вижу, что они дрожат. Я поспешно подхожу к ней, а затем, поскольку она сидит низко, мне приходится присесть на корточки, чтобы позволить ей взять меня за руки. Ее кожа мягкая и морщинистая, совсем как у Бабчи, и она смотрит на меня с удивлением, ее руки поднимаются и обхватывают мое лицо. Она плачет – две тяжелые слезы катятся по морщинистой коже щек и