дальше, вниз, к шее. Она начинает говорить по-польски, скороговоркой, наполненной теми звуками, которые все еще кажутся мне такими чужими, и я даже не знаю, с кем она говорит и выражает ли она счастье или печаль.

– С ней все в порядке? – спрашиваю я Агнешку, которая садится рядом. Агнешка кивает, едва сдерживая слезы.

– Она потрясена. Она не понимает, как это возможно. Очевидно, что ты внучка моего дяди Томаша, – бормочет Агнешка. – Мама говорит, что ты ее копия – в ту пору, когда она была моложе. Но… Томаш умер в сорок втором году, не успев жениться на Алине, так что мы в растерянности… как она забеременела от него?

– О! – Я хмурюсь и качаю головой. Я чувствую себя так неловко, потому что не могу представить, насколько тяжело будет Эмилии услышать новость о том, что ее брат на самом деле не погиб во время войны. Но это нужно сделать, поэтому я набираю воздух в легкие и говорю: – Мне очень жаль, но это просто ошибка. Томаш – мой Па – умер только в прошлом году. У него была очень долгая, очень счастливая жизнь в Америке.

Внезапно раздается шквал скорострельной полькой речи. Агнешка, Эмилия, Лия и Зофия по очереди что-то говорят друг другу, а я продолжаю смотреть на Эмилию, которая плачет и гладит меня по лицу. По ходу разговора все они немного повышают голос – и для моих ушей это звучит как спор. Они резко замолкают, Зофия трогает меня за руку и мягко говорит:

– Элис, мы могли бы пообщаться с твоей бабушкой по видеосвязи, как ты думаешь? Эмилия хотела бы ее увидеть.

– Ты объяснила, что она сможет понимать их польский, но не сможет ответить им? – говорю я, осторожно отстраняясь от рук Эмилии, чтобы взглянуть на нее.

Зофия кивает.

– Я объяснила это. Эмилия утверждает, что сейчас же села бы в самолет и улетела в Америку, если бы все врачи не были идиотами, включая ее дочь. Ей не разрешают путешествовать из-за проблем со здоровьем, – тихо бормочет Зофия. Я улыбаюсь Эмилии, потому что она говорит в точности как моя бабушка, и достаю из кармана мобильный телефон.

– Вы собираетесь связаться с ней по фейстайму? – спрашивает меня Лия, и я киваю. Кажется, она отчаянно пытается угодить. Это полный поворот на сто восемьдесят градусов по сравнению с вчерашним днем в клинике. – Тогда позвольте мне взять большой макбук. У нее не самое хорошее зрение. Больший экран поможет Бабче лучше все разглядеть.

Сперва я думаю, что она говорит о моей Бабче, но потом понимаю, что она имеет в виду свою. И, конечно, в этом нет ничего необычного. Но меня, человека, который за всю свою жизнь не встречал никого другого, называющего бабушку «бабча», а не «бабуля» или еще каким-нибудь привычным словом, это поражает. Я быстро перезваниваю маме. Она у себя, но соглашается немедленно отправиться в клинику.

– С кем мы будем разговаривать? – спрашивает меня мама с некоторым подозрением.

– Мы нашли таинственную Эмилию Сласки, – объясняю я. – Сестру Па.

– Мне казалось, ты говорила, что вы зашли в тупик, – удивляется мама.

– Так и было, – соглашаюсь я. – Тупик снова открылся.

– Ты уверена, что это тот самый человек?

Я посмеиваюсь, глядя на Эмилию.

– Ты поймешь, когда увидишь ее.

Пока мы ждем, когда мама доберется до больницы, Эмилия подкрашивает губы. Ее пальцы дрожат, когда она подносит их к губам, но она собирается с духом и очень четкими движениями наносит помаду. Она велит Агнешке и Лие отправиться на кухню и приготовить для нас чай и легкий ужин.

И все это время, давая распоряжения властным тоном, который я слишком хорошо знаю благодаря своей собственной бабушке, и прихорашиваясь перед запоздавшим на десятилетия воссоединением, Эмилия пристально смотрит на меня. В какой-то момент она протягивает руку и касается моего предплечья, но отдергивает ее и качает головой, словно не может до конца поверить в то, что видит.

– Она, кажется, не расстроилась, узнав, что ее брат все это время был жив, – шепчу я Зофии, которая морщится и говорит:

– Она не верит, что он был жив. Надеюсь, этот звонок все исправит.

Наконец приходит сообщение от мамы:

«Я уже у Бабчи. Сегодня она очень насторожена, думаю, она понимает, что происходит. Я отвечу сразу, как только поступит звонок по фейстайму. Набирайте, когда будете готовы».

– Готовы? – спрашиваю я Лию, которая переводит мои слова Эмилии. Я передаю ноутбук, и мы слышим знакомый звук соединения. Лия настраивает камеру так, чтобы лицо ее прабабушки заполнило весь экран. Соединение установлено, и Эмилия вздыхает от восторга узнавания, а затем с небольшой задержкой из Флориды раздается такой же вздох.

– Алина! Duz˙a siostra! – восклицает Эмилия, тянется к ноутбуку и прислоняет ладони к дисплею. Ее глаза наполняются слезами, и я сдвигаюсь так, чтобы видеть экран. Бабча приподнимается на кровати, за ее спиной совершенно белая больничная подушка, она наклоняется к камере на айпаде. Невозможно ошибиться в неподдельной радости на ее лице.

– Она назвала ее «старшей сестрой», – шепчет мне Зофия.

Эмилия начинает невероятно быстро говорить по-польски. Я с тревогой смотрю на Лию.

– Я не уверена, что моя бабуля сможет угнаться за ней, – подсказываю я.

Лия неуверенным тоном передает мои слова Эмилии, которая закатывает глаза и что-то говорит Бабче. Бабча тоже закатывает глаза, раздраженно кивает.

Зофия подавляет смешок.

– Эмилия только что сказала твоей бабушке, что молодые люди считают их глупыми только потому, что они стары, и спросила ее, все ли она понимает.

Эмилия заговаривает снова, теперь в ее словах гораздо меньше силы – ее тон такой нежный, словно она общается с больным ребенком. Слова текут ровным и решительным потоком, и я жду, когда она остановится, чтобы попросить Зофию перевести, но паузы не наступает. Через некоторое время я понимаю, что я единственный человек в этой комнате, здесь, в Кракове, который не пытается сдержать слезы.

– Зофия? – настаиваю я. Она усаживается на подлокотник моего кресла, чтобы шептать мне на ухо.

– Итак, во-первых, приемными родителями Эмилии были сестра Алины Труда и ее муж Матеуш. Она говорит, что Алина спасла ей жизнь, нашла ей любящую семью, которая дала ей лучшую жизнь, чем она могла надеяться. Она рассказывает Алине, что Труда и Матеуш пережили войну и дожили до счастливой, полноценной старости. Теперь Эмилия благодарит ее, и… о, это прекрасно… она чрезвычайно благодарна твоей бабушке и благодарит Пресвятую Матерь за эту возможность сказать спасибо. Это просто прекрасно!

И снова много