Сегодня. – Я непонимающе уставилась на него, и выражение лица Саула смягчилось. – Алина, я пока просто постою на его месте, потому что это именно то, чего он хотел бы от меня.

И в тот же день именно так он и поступил.

* * *

В лагере среди наших знакомых по поводу предстоящей свадьбы было много волнения. «Томаш» завоевал репутацию хирурга-чудотворца, и даже незнакомые люди приносили нам подарки. Среди них был прекрасный маленький полевой цветок от женщины, которую Саул недавно лечил, роскошное новое одеяло от одного из администраторов лагеря и, что самое приятное, немного мыла от пани Кончаль – весь персонал детского дома объединился, чтобы обменять его. Мы пошли в столовую на ужин, и каким-то чудом повара нашли свежую сосиску. Мы с Саулом поделили ее, и это был такой дар и благословение, что я была до слез растрогана усилиями и щедростью наших друзей. На несколько минут я забыла, что все разбито, и позволила себе почувствовать себя счастливой, потому как ощущала себя любимой и ценной.

Но затем Кончаль снова подошла к нам с широкой улыбкой на лице, сложив руки на груди.

– У нас есть для вас еще один сюрприз. Для вашей первой брачной ночи.

С нарастающим страхом я последовала за ней в палатку, которая была отделена от всех остальных – немалый подвиг, учитывая, что лагерь переполнен людьми, отчаянно нуждающимися в убежище. Это была маленькая палатка, рассчитанная только на двоих.

– Сюрприз! – гордо сказала оперная дива.

– Спасибо, пани Кончаль, – пролепетала я. Мои губы онемели. Я не могла смотреть на Саула, не могла даже заставить себя перевести взгляд в его сторону. Кончаль расцеловала меня и Саула в обе щеки, пожелала нам доброй ночи и оставила нас наедине.

Я заползла на матрас, который она положила на пол палатки, повернулась на бок и разрыдалась.

– Мне ужасно жаль, – в отчаянии прошептал Саул. – Прости меня, Алина, это никогда не входило в мои намерения, я не думал, что они…

– Он не приедет, так? Что, если я останусь совсем одна с ребенком?

Саул сел рядом со мной, положил свою руку на мою и легонько сжал.

– Видишь ли, в чем дело, Алина, – негромко заговорил он. – Война ломает нас, оставляя в нас только эгоистичную волю к выживанию, но когда мы поднимаемся над этим инстинктом, случаются чудеса. Я помог Томашу, Томаш – мне, а ты помогла мне гораздо больше, чем можешь себе представить. И теперь я благодарен за возможность отплатить тебе хотя бы такой малостью. Вот так, мой друг, мы обнаруживаем в людях лучшие качества во времена, когда может показаться, что худшее в человечестве одерживает верх. Ты не одинока! Ты не будешь одинока ни на мгновение, пока не приедет Томаш. Когда мы с Томашем шли из Варшавы, я воочию убедился в его неизбывном стремлении быть с тобой. На этот раз ничего не изменится, и до того момента, как Томаш займет свое место, независимо от того, когда этот момент наступит, я буду заботиться о тебе и твоем ребенке как о своем собственном.

* * *

После того дня все изменилось. Нас с Саулом переселили в общую спальню, и нам пришлось спать в одной постели. Во время нашего путешествия мы пережили и более неловкие интимные моменты, однако мне совсем не нравилось делить крошечную односпальную койку с мужчиной, который был мне только другом. Но с приближением холодов, при том, что палатки не могли защитить от непогоды, мы с Саулом были вынуждены согреваться теплом друг друга. Каждую ночь он заключал меня в объятия, и я чувствовала прямо у своего уха, как шевелятся его губы, когда он беззвучно молится.

Саул сдержал свое обещание. Он лелеял меня, изо всех сил старался найти мне еду, которую я могла выносить, – а это было непростой задачей в лагере, где продукты были дефицитом. Он договорился о том, чтобы меня перевели работать в офис лазарета, где, сидя в отапливаемой комнате, я заполняла сведения о пациентах и болтала с медицинским персоналом. Если на кухне подавали стряпню, которую я могла переварить, Саул настаивал, чтобы я съела его долю, а когда я отказывалась, он заставлял, поднося еду к моим губам точно так же, как я кормила его, пока мы ехали в ящике.

Если бы Саул не женился на мне, я бы стала изгоем: даже во время войны незамужние матери несли клеймо позора. Если бы Саул не заботился обо мне, возможно, на ранних сроках беременности я бы голодала, поскольку не все могла есть, а он очень старался найти для меня приемлемую пищу. В то время моя рука все еще была в гипсе, и он загрязнился, причинял неудобства и начинал крошиться по краям. Другие врачи в лазарете предлагали снять его, и именно Саул приводил довод за доводом, почему мне нужно походить в гипсе «еще немного».

Саул был рядом со мной и с моим будущим ребенком, поскольку Томаш не мог этого сделать. И я знала, что, независимо от того, как все повернется дальше, я буду благодарна ему вечно.

* * *

Мы находились в лагере почти три месяца. Мой округлившийся живот уже выпирал из брюк, а тошнота наконец прошла. Я была в лазарете, когда услышала, как снаружи кто-то ищет Саула. Конечно, они звали «Томаша», потому что в лагере его знали под этим именем, и даже мне приходилось называть его так, что давалось мне очень нелегко.

Голос был настойчивым – и незнакомым. Саул тогда был в операционной, поэтому я вышла посмотреть, в чем дело. Я не опознала форму этого солдата и не определила язык, на котором он говорил. Но я понимала, что в конце каждого предложения он, коверкая, произносил два самых красивых для моего слуха слова:

– Thomas Slas-kee? – повторял мужчина, и я указала в сторону операционной, но мужчина указал на административный блок лагеря и произнес: – British. Brytyjski. Thomas Slas-kee.

Внезапно меня озарило – этот человек англичанин и Томаш с ним! Очевидно, задержка с прибытием Томаша произошла из-за того, что план изменился: он встретился с британцами где-то в другом месте и наконец вернулся, чтобы забрать меня! Я взвизгнула и побежала к административному блоку. Пока я бежала, в моем воображении возникали картины. Как я бросилась ему на шею. Как я задушила его поцелуями. Администрация лагеря была бы сбита с толку, потому что для них я замужем за другим, но я не могла бы сдерживаться. Не