основанием отнести к эпохе “Нового времени”» [Mettam. 1988. Р. 12] (см. также: [Kaiser. 1990. Р. 135]).

163

Неспособность выстроить теорию политической природы меркантилизма – постоянная тема историографической литературы. Например, Буркхардт утверждает, что «все примеры экономической политики в раннее Новое время – будь то в отдельных странах или же на протяжении всей эпохи как целого – демонстрируют изрядную долю политики и совсем незначительную – собственно экономики», причем он использует этот тезис для немарксистского доказательства примата властной политики [Burkhardt. 1997. S. 557] (см. также: [Buck. 1974]).

164

Имеется в виду staple (склад, хранилище), определяющий staple right (нем. Stapelrecht) – право некоторых портовых городов в Средневековье, обязывающее купцов разгружать товары и в течение нескольких дней продавать их именно в этих городах. Только потом нераспроданные товары погружались обратно на корабли и могли отправляться дальше. Примеры городов, обладавших Stapelrecht, – Майнц, Лейпциг, Кельн. – Примеч. пер.

165

Напротив, Дуглас Норт предлагает теорию развития торговых империй, основанную на неоклассической модели спроса/предложения, выстроенную на принципе сравнительного преимущества, и модели снижения трансакционных издержек [North. 1991] (см. также: [Tracy. 1990; Chaudhuri. 1991]).

166

Эта коммерческая ненадежность и связанные кредитные риски нашли семантическое отношение в термине «купцы-авантюристы» (merchant adventurers), ставшем частью флорентийского дискурса fortuna [Munkler. 1982. S. 209–212].

167

Mare clausum (лат.) – «закрытое море», термин, означающий любое морское пространство, находящееся под юрисдикцией какого-то одного государства и закрытое для навигации судов иных стран. – Примеч. пер.

168

Mare liberum (лат.) – «свободное море», термин возникший по названию работы Гуго Гроция и предполагающий, что все моря являются интернациональной территорией, открытой для навигации судов любых морских держав. – Примеч. пер.

169

Dominium maris (лат.) – «морское владение», термин из названия работы Джона Селдона, аналог mare liberum.

170

Анализ Испании и Португалии раннего нового времени см.: [Rosenberg. 1994. Р. 91–122].

171

Анализ дореволюционной Англии см.: [Brenner. 1993. Р. 51–94, 199–239]. Вариант Франции анализируется, например, в данном у Девриса описании судьбы кальвинистского города Ла-Рошель, его встраивания в королевское государство и итогового соглашения между купцами и королем [De Vries. 1976. Р. 238].

172

Буркхардт представляет слияние политического и экономического при меркантилизме в качестве «дефицита государственной автономии, ощущаемого в экономических и фискальных вопросах» и отмечает со ссылкой на Карла Поланьи, что «новая форма международного экономического мышления – классическая политическая экономия – по необходимости должна была наделить государство автономией по отношению к экономике. Поскольку Буркхардту не удается соотнести эти изменения экономической теории с устойчивыми отношениями общественной собственности, его замечания о природе меркантилизма лишены эмпирического основания [Burkhardt. 1997. S. 56-561].

173

Но если это так, сложно утверждать, что империи, создаваемые Испанией, Португалией, Голландией, Францией и Англией в период раннего Нового времени были «различными моментами первоначального накопления», как писал Маркс [Маркс, Энгельс. Т. 23. С. 761]. Они могут представлять различные этапы капиталистического накопления, но не необходимые этапы преобразования производственных отношений, то есть они не вели к генерализации отношения капитала.

174

Купцы, получавшие привилегии от короля, часто не были заинтересованы в том, чтобы создавать совершенно новые производственные системы в колониях, предпочитая сосредоточиваться на самой торговле [Brenner. 1993. Р. 92–112].

175

Следует отметить, что в XVII в. американские плантации развивались не старыми торговыми компаниями, а теми, кого Бреннер называет колониальными торговцами-захватчиками, то есть новым непривилегированным классом торговцев, которые действовали в колониальном производстве в качестве капиталистических предпринимателей [Brenner. 1993. Р. 68411].

176

О неподвижной структуре гильдий в ткацкой промышленности Флоренции XV в. и двойной зависимости от рынков экспорта и импорта см.: [Miinkler. 1992. S. 146–148, 162–163].

177

О двух путях перехода к капитализму у Маркса см.: [Brenner. 1989].

178

Хинрикс отмечает, что «большая часть членов французских торговых компаний рассматривала свое участие в торговле просто как предмет вложения денежных средств, аналогичный королевской службе или церковной пребенде, а не как коммерческое приключение, предполагающее риск и инициативу» [Hinrichs. 1986. S. 351]. Поэтому вряд ли меркантилисты вообще «постигли внутреннюю природу капиталистического производства» [Zech. 1985. S. 568].

179

«Именно этот факт мы должны рассматривать в качестве одной из причин, объясняющих то, почему более старые и более устойчивые части буржуазии всегда слишком быстро становились реакционными, демонстрируя подобную готовность пойти на соглашение с оставшимися феодалами или же с автократическим режимом, дабы сохранить статус-кво и помешать более революционным изменениям» [Dobb. 1946. Р. 219]. Роберт Бреннер изучил последствия этого классового альянса короля и привилегированных торговцев, а также то, как он был подорван новыми колониальными торговцами и капиталистами-землевладельцами в период Английской революции [Brenner. 1993].

180

Трактат Шмоллера заслуживает отдельного внимания, поскольку автор – как член «младоисторической школы немецких экономистов», сжигаемый национальным чувством, – выписывает конфликтную природу международных торговых отношений в эпоху меркантилизма, которая часто приукрашивалась апологетически настроенными авторами господствующих торговых держав Запада. «Не кажется ли нам сегодня иронией судьбы то, что та же Англия, которая в 1750–1800 гг. достигла вершины коммерческого могущества посредством своих тарифов и морских войн, в которых она не чуралась жестокостей, Англия, которая всегда исповедовала принцип предельного национального эгоизма, в то же самое время заявила всему миру об учении, согласно которому лишь эгоизм индивидуума оправдан, а эгоизм государств и наций не оправдывается никогда, – об учении, которое грезит о той конкуренции без государств, в которой участвуют индивидуумы всех стран в гармонии экономических интересов всех наций?» [Schmoller. 1897. Р. 80]. Теоретически, работы Шмоллера встроены в немецкую историцистскую традицию, которая жестко критиковала методологический индивидуализм теорий экономического действия, помещая экономических агентов в контекст исторически развивающихся сообществ, которые определяют их экономическое поведение. Хотя предложенное Шмоллером описание макроэкономического развития облачено в эволюционно-функционалистские термины, представляющие это развитие через последовательные этапы создания все более обширных и все более «адекватных» экономических территорий (движение идет от городов к территориям), его повышенное внимание к исторической специфике «экономических законов» разоблачает присущую учениям классической политической экономии универсализацию и натурализацию как идеологию гегемонной державы XIX в. Работы немецких исторических экономистов XIX в. обеспечили «научной» и идеологической легитимацией возвышение Пруссии до статуса великой европейской державы – точно так же, как британские авторы смогли провозгласить принцип свободной торговли, как только внутренний капиталистический рынок настолько повысил производительность, что британские товары благодаря своим низким ценам вытеснили товары конкурентов на их собственных рынках. Добб отметил, что «хотя Англия в те времена, будучи импортером зерна и шерсти, а также тем пионером нового машиностроения, который, открывая зарубежные рынки для своих мануфактур, получал все и не проигрывал ничего, могла позволить себе возвысить свободу внешней торговли до уровня общего принципа, другие страны вряд ли могли пойти на это» [Dobb.