вам не придет. Всё. До свиданья. Мне ещё к резчику по дереву надо заехать. Ключ передать не забудьте.

Он попрощался с Саловым и долго ходил по коридорам Дворца пионеров. Из разных комнат выбивались всякие звуки и запахи. Играли фортепиано, скрипки и балалайки, выбивали чечётку чьи-то подбитые набойками туфли, струился аромат растопленных олова и канифоли в кабинете электротехники. Пахло сыростью из студии юных цветоводов. Вспомнил Малович своё детство, в котором одноногий родственник дядя Гриша Гулько учил его правильно запрягать лошадь, а отец Панька пытался сделать из Саньки пимоката и заставлял выбивать, чесать, мочить и закатывать шерсть. Изостудии и кружка хорового пения во Владимировке в сороковых годах не было. Да и сейчас нет.

Олег Петренко, резчик, работал в цехе, который поставили отдельно, но рядом с горбыткомбинатом. Двор был по всему квадрату заложен и заставлен досками разной толщины и от разных деревьев, брёвна аккуратно лежали стопками и уложены были торцами в разные стороны через каждый слой. Звенела пилорама, трещал электрорубанок и по всему двору плавал сладкий аромат свежих опилок.

Петренко был в возрасте. Ну, за полтинник ему перевалило точно. Говорил он медленно, с одышкой, потому как при росте ниже среднего имел больше ста килограммов веса. Шура запомнил рост художника Салова и манеру речи. Петренко отличался от него и ростом и сиплым голосом. Всё это надо было в точности передать Тихонову. Отвечать на звонок в дверь надо было примерно так, как они, и с того роста который имел каждый из них. Салов примерно метр и семьдесят пять сантиметров. Петренко был чуть ниже ста семидесяти.

— Он же у нас украл много. Пилочки редкие. Я их в Челябинске на барахолке еле нашел. Штук пятнадцать фигурных стамесок, две больших коробки разных надфилей. Шаблонов для резьбы унёс рулон. Один теперь остался. Потому, что я его подправлять брал домой. А дерева сколько спёр! Мы его три года сушили под навесом. Ясень, липа, орех. Я брёвна ореха на тягаче привёз из Ташкента. — Олег Анатольевич расстроено покачал головой с лысиной от лба до конца затылка. По бокам на голове он аккуратно уложил длинные седеющие волосы.

— А вы его выгнали, или он сам ушел?

— Да нет! Ты знаешь, майор, ведь не ушел сам и после того как стырил из мастерской кучу всего ценного, — Петренко сказал это с кривой улыбкой. — Наглый паренёк. Не видал до него таких.

— А как вы его выгнали? — заинтересовался Малович.

— Ну, сам бы я с ним не сладил. Он ростом на полголовы повыше и здоровый, сильный. Плечи — косяки можно задеть, если входить прямо. Я его выматерил. Потому, что быткомбинатовский сторож из окна видел и его, и дружка, машину тоже. Засёк как они дверь вскрыли, как всё вынесли и погрузили. Утром пришел и рассказал. Описал мне их. Я Спицына даже со слов узнал. Во дворе у нас — фонари. Светло. А Спицын рыжий. Чего тут гадать? Ясно, что он. А вышвырнуть его со двора попросил ребят своих. У меня парни покрепче Спицына будут. Вот двое печень ему отбили, нос расквасили и пинком под зад удалили за ворота.

— Угрожал? — Шура не сомневался, что наобещал резчику Толя Спицын кары жестокой.

— А то! — Петренко закурил. — Пообещал убить. Конец тебе, считай, ты одной ногой в могиле, крикнул. И сразу убежал, хоть и скрюченный был. Печёнка, она ой, как болит, если точно попадешь. А Ванька Липкин — боксёр. Попал как надо.

Шура ему рассказал всё об убийствах. Договорились так же, как с художником. Петренко двадцать седьмого с семьёй уедет к сестре. Она возле вокзала живёт. Ключи Олег Анатольевич достал из кармана и снял со связки один.

— Запасной. Потом отдадите.

— Ну, а если бы не украл ничего, оставили бы его? — улыбнулся майор.

— Вряд ли. Он — тупой как три барана. За неделю не научился электролобзик правильно держать и в трафаретах разобраться не смог. Нормальные ребята за час этому обучаются без проблем. Выгнал бы всё равно. Может, через месяц… Не знаю.

Малович ещё раз напомнил, когда Олег Анатольевич с семьёй должен был переехать к сестре. Взял номер её телефона и обещал после операции по задержанию позвонить, чтобы Петренко ехал домой. Попрощались и Шура поехал к командиру в кабинет. Там сидели Тихонов и Ляхов. Командир их чему-то инструктировал.

— А, товарищ Малович! — обрадовался Лысенко, подполковник. — Ну, всё что надо сделал? Готов к отлову мерзавца?

— Да вроде так, — ответил Александр Павлович. — Дайте команду, чтобы Ляхов к себе шел, а мне надо вам кое-что пояснить. Военная тайна. Ляхов, я тебе потом своими словами перескажу.

— Пинкертоны, блин, — засмеялся Ляхов и ушел.

Шура погулял по кабинету, выпил воды из графина и постучал костяшками пальцев по оконному стеклу.

— Надо точно угадать кого Спицын пойдет отстреливать первым. Потому, что там надо быть мне. Вова его может не взять.

— С чего бы вдруг? — возмутился Тихонов искренне.

— Я тут выяснил у потенциальных покойников, что он здоровый крепкий молодой мужик. И брать его надо не силой, которой и у тебя, Володя, до чёрта. Его надо взять хитростью. А у тебя, Вова, есть чувство ответственности, справедливости и ненависти к убийцам да прочим преступникам. Но хитрости не дали тебе ни мама с папой, ни партия наша, ни отсутствующий волей этой партии господь бог. Ты прямой как линия от точки А до точки Б. Сразу начнёшь его мордовать и руки заламывать. Но он, Вова, носит двуствольный обрез, а стреляет всегда только один раз. Второй патрон не использует. Если ты дашь ему в «дыню», то не факт, что уложишь на площадку. Повторяю — он крепкий мужичок. Тогда он вторым патроном завалит тебя нафиг…

— Ну… — согласился командир. — Шура всё верно сказал. Да…

— Ну, хорошо. — Не обиделся Тихонов. — Лови ты. Дело исключительное. А у тебя при любой опасности голова холодная и спокойный ты всегда как после тёплого душа перед сном.

— Хм, — улыбнулся Малович. — Думаю, что сначала он пойдёт к художнику.

— Вы с ним договорились так, со Спицыным? — громко хохотнул Тихонов.

— Дурак ты, Вова, хоть и работаешь капитаном уголовного розыска. — Малович подвел его к карте города. Она в милиции должна была висеть на стенке во всех кабинетах. — Глянь сюда. Спицын живёт на улице Советской в семнадцатом доме.