Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вот эта присказка не действует только у милиционеров. Это ж самый кайф в их работе — долго ждать удобного момента, чтобы начать догонять преступника. Догнать его, гада, руки заломить за спину, в наручники его втолкать, мерзавца, и почти живым сдать нашему самому гуманному суду в мире, который заткнёт им пустое место, например, в ЛА- 155 4 ИТУ СССР. Там он отловит и туберкулёз, и сифилис, а может даже рак желудка от баланды. И однажды бедолага выйдет на волю, взлетит выше самых высоких небес раньше срока. Короче, хорошее есть во всём. Надо только не где попало трудиться, а в милиции.
Вот у Шуры Маловича, майора пока, ждать момента когда уже можно догонять преступников — почти такое же замечательное занятие как любить жену Зину и сына Виталика. Как есть халву и запивать её «крем-содой», а так же пробежать свои восемьсот метров на важных республиканских соревнованиях меньше, чем за минуту, сорок девять и три десятых секунды, то есть выскочить выше мастерского норматива. Причём ко всему указанному Малович относился спокойно, нервничал так редко, что иногда просил жену.
— Слышь, Зин, ты разозли меня, дай нервам потрепаться! Что ж я живу как неодушевлённый предмет шкаф. Злодеев отлавливаю — не волнуюсь, не нервничаю, к генералу на ковёр хожу умиротворённый, будто я в парной сижу с берёзовым веником. Ну, давай! Потрепи мне хотя бы маленькую периферическую нервную систему! Уважь, блин!
— Ты, Саша, второй десяток лет слышишь мой истеричный приказ — выключать свет в прихожей, когда уходишь на работу. Но ни разу не выключил. Пожалуюсь когда-нибудь Паньке и он сломает об твою железную спину не одну вицу моченую.
— Во! Давай! Неси околесицу, — улыбался Малович. — Я у Паньки любимчик. Мы самогона с ним можем дерябнуть, но вицы об меня он ломать не будет. Есть другие кандидаты. Нет, не получается нервничать. Пойду в засаду спокойным. Преступник-то всё равно не знает, что я его жду. А чего тогда мне дёргаться?
Было три часа дня тридцатого сентября. Хороший день полного осеннего солнца с утра и полной мистической луны с вечера. Он взял с собой три бутылки лимонада, полкило печенья «курабье» и столько же халвы местного производства. Она была вкуснее привозной. Убийство художника Салова предполагалось часов на пять-шесть вечера, так что пару часов Шура имел порожних и для заполнения дыры в событиях взял почитать очень хорошую книжку «Дневные звёзды» Ольги Берггольц. Вчера вечером он забрал ключ от квартиры Салова у дежурного и больше для отлова маньяка ему не надо было ничего. Наручники и так всегда лежали в заднем кармане брюк.
Малович позвонил Володе домой.
— Готов? — спросил он. — Пистолет почистил, патроны поцеловал? Бронежилет надел? Смотри. Без жилета маньяк не поверит, что ты милиционер из угро.
— Дурак ты, Малович, хоть и майор, — ответил радостно друг. — Я Таньку Романову с собой беру. Её ничто не берёт. Годы не берут. Видел, какая она фря? Лучше, чем пять лет назад. Её даже замуж никто не берёт! А картечь — это вообще — тьфу! Я её к двери пошлю если маньяк сперва решит всё же начать с Петренко.
— Ну, хорошо. Застрелит он Таньку — жена всё равно не вернётся. Она замуж выходит в октябре. За директора гостиницы «Целинная» Анвара Гогоберидзе. Тот для правильности жизни с женой развелся. Жить уедут в Цхалтубо. Там у него винный заводик и ферма по разведению жирафов.
— Вот же ты придурок редкий! Лишь бы больнее сделать другу перед ответственным делом, — захохотал Тихонов. — Директор «Целинной» — Пасько Андрей Леонидович. Уже лет десять. А Маринка живёт в Магнитогорске с Машкой. Работает на третьем заводе в комитете профсоюзов огромного металлургического комбината. Мы с ней созваниваемся каждый день. Она про Машку рассказывает. Машка на бальные танцы ходит. Получается у неё хорошо. Потом в хореографическое училище пойдёт, которое в Свердловске.
— Во! Размялись. Я пошел, — Шура положил трубку, накинул болоньевый плащ. На улице рассыпался маленькими капельками неизменный сентябрьский дождик. Мотоцикл милицейский он оставил за квартал до дома Салова, пришел в квартиру, бросил на диван портфель. До пяти часов была ещё пропасть времени. Час и десять минут. Шура выпил лимонада, съел халвы с печеньем и пошел к двери.
— Открывается она наружу. — Рассматривал он место близких событий. — То есть я могу на ключ её и не закрывать. Так… Он стреляет, образует дыру в двери, но секунд пять ничего не видит. Дым потому что от выстрела и пыль от щепок. Он слушает шум. Салов ведь должен отлететь и грохнуться. Картечь тело отбросит назад. Это довольно приличный грохот. Мужик весит килограммов семьдесят. С высоты тела падение будет довольно громкое. Так… А если я не упаду? Спрошу: «Это ты?» и отскочу до выстрела к левой стенке? И тело не упадет. Ха! Захочет ли он убедиться, что промазал и добить из второго ствола? Должен захотеть. Не убегать же ему, не сделав дело? Вот поэтому я спиной к стене прижмусь, не упаду. А дальше видно будет.
Малович выпил ещё лимонада, съел кусочек халвы и сел на диван читать «Дневные звёзды». В пять пятнадцать зазвенел звонок. Шура в носках мягко подошел к двери прихожей и молчал. Позвонили ещё раз. Длинно, без перерывов. Пока звенело всё, даже доски двери, майор переместился в центр перед дверью и громко крикнул: «Это ты, Георгий?», копируя хрипотцу художника. Крикнул, одновременно отскакивая влево к стене. Прислонился к ней спиной и задержал дыхание.