Выстрел из обреза картечью для того, кто находится перед дулом, звучит раза в три громче, чем для стрелка. Дверь даже не скрипнула и не качнулась. Картечь пролетела через тонкие доски как сквозь бумажный лист. Шура видел, как середина двери по кругу распадается на щепки и мелкую крошку, а вместо занятого деревом пространства мгновенно появляется будто бы пилой вырезанный ровный круг. Ну, дым, естественно, впорхнул к потолку прихожей через дыру, пламя из ствола показалось на мгновенье. И стало тихо. Стрелок слушал. Тело не стукнулось об пол.

В дыру было слышно как убийца что-то вполголоса говорит. Невнятно и зло. Подождал он еще пару секунд. Потом зачем-то сунул в дыру обрез и сразу же его выдернул. Шура догадался, что стрелок ни черта не понял. Голос как бы Салова шел вроде точно с центра двери, с определенной высоты. Туда конкретно он и пустил порцию картечи. Салову должна была картечь по частям разнести башку и отлететь он обязан был с грохотом на два метра назад. Но было тихо.

— Не мог я не услышать, — странным голосом и почти непонятно вдруг сказал вслух стрелок.

Он постоял еще секунд пять. Никто на площадке из своей квартиры не высунулся даже на такой громкий выстрел. Боялись все. И это естественно.

А через пять секунд убийца сделал роковую для себя ошибку. Он сунул в дыру голову и стал вглядываться в пол и противоположную стену. Шуре этого было достаточно. Он сверху вдавил шею маньяка кадыком в нижний край дыры. В горло стрелка впились мелкие острые обломки. Малович прихватил шею сгибом правого локтя и ладонь правую сомкнул с левым запястьем. Стрелок попытался вздохнуть, но горло уже было пережато и отверстия для вдоха не осталось. А ещё через несколько секунд убийца потерял сознание, Малович убрал руки и стрелок мешком упал на лестничную площадку, ударившись головой о дверной порог.

Александр Павлович слегка приоткрыл дверь, вышел в носках на довольно прохладный цемент, первым делом переломил обрез, вынул второй патрон и заткнул ружьё за пояс. Патрон кинул в задний карман, а из него достал наручники. Перевернул стрелка на живот, сложил его руки на пояснице и защёлкнул «браслеты».

— Не… Это не всё, — сказал он себе. — Надо и ноги ему связать. Этот и в наручниках убежать попытается.

— А что случилось? — из двух квартир наконец выглянули два мужика в майках и почти одновременно спросили одно и то же.

— Убить он хотел вашего соседа художника. Знаете своего соседа?

— Ну, а как же! — обрадовался один. — Так не убил, нет? Он прямо через дверь стрелял? Ух, ты! А за что Юру убивать? Добрейшей души человек.

— Не убил. Юры нет дома. Вместо него я был. Майор уголовного розыска МВД Малович, — Шура выпрямился и неинтеллигентно ткнул в одного мужика пальцем. — Бельевую веревку принесите.

Мужик исчез на минуту и вытащил из ванной моток верёвки.

— Куплю жене завтра новую.

Шура перетянул «охотнику за головами» ноги аж до колен и завязал концы в толстый узел. Задержанный пока в сознание не вернулся и никаких манипуляций со своим туловищем не чувствовал. Малович затащил его в прихожую и в рот ему затолкал платок жены Салова. С вешалки снял. Не хотелось, чтобы стрелок очнулся и орать начал. Вот после всего появилось время рассмотреть убийцу. Подозвал сначала обоих соседей, дал им два листа, чтобы они написали про выстрел и описали задержанного с рыжим волосом. И что задержал его майор Малович на месте преступления после выстрела. Мужики пошли писать свидетельские показания, а Шура сел на корточки перед стрелком. Разглядел его внимательно.

Молодой, возрастом поменьше тридцати, широкоплечий, крепкий, рыжий со странным лицом. Толстая массивная челюсть, невысокий лоб, хрупкие на вид, тонкие скулы, впалые глаза и слишком полные губы. Как у «сочной» девушки, смешливой и капризной. Всё это было как бы взаймы взято у разных людей. На пальцах обеих рук три перстня. Два на левой, золотые, без камней, но с печаткой. На одном перстне — оскалившийся волк, на другом — скорпион. Правую кисть украшал один серебренный перстенёк с серпом и молотом на печатке. Гравировка.

— Дежурный! Витя, ты опять в наряде? Привет! — позвонил Шура в Управление. — Трёх автоматчиков мне в машине с будкой для особо опасных сейчас в адрес — Пролетарская, сорок, в восемнадцатую квартиру. Задержание вооруженного маньяка запиши на меня.

— Опять один брал? — засмеялся дежурный.

— Так нет же больше народа. Все на опасных заданиях. — Тоже развеселился Александр Павлович.

Потом позвонил командиру.

— Поганец обезврежен. Сейчас привезу. Стрелял в хату художника, как мы и думали. Тихонову позвоните. Он у Петренко, у резчика на квартире. Пусть хозяина вызывает, а сам сюда пилит тихонько на своём «москвиче». Вот как простой капитан милиции может накопить на машину? Распустили вы нас, Сергей Ефимыч. И у меня ведь тоже «москвич». Не по средствам живём.

— Так я на вас обоих заведу дело. И чалиться будете не среди знакомых в «четвёрке», а на приисках в Бодайбо, — у подполковника мигом поднялось настроение. И о том, что обоим «москвичи» подарило Управление за самую высокую раскрываемость особо тяжких преступлений, он на радостях и сам забыл.

Пока неповоротливый «автозак» скрёб «зимними» шинами асфальт без снега, Малович постоял недолго над повязанным убийцей, воткнул ему поглубже платок в рот и пошел ждать автоматчиков возле окна, выглядывающего на почти необжитую улицу Пролетарскую. По ней, плюнув на дождь жиденький, бегали в разные стороны группами и в одиночку разнокалиберные и разномастные собаки. Им тут было хорошо. На Пролетарской, которая начиналась отсюда, с поворота дороги к аэропорту, жилых домов поставили всего шесть.

А остальные здания — разные цеха и мелкие фабрики. Деревообработка, шитьё штор, ремонт стиральных машин и холодильников, фабрика по изготовлению мороженого, консервный завод, где делали потрясающе вкусный салат «Осенний», чаеразвесочный цех и похоронное бюро с образцами крестов и гранитных плит для памятников. Кладбище задолго до появления производств разместилось справа от аэропорта, практически теперь уже рядом с фабриками и цехами. Точнее — это их построили рядом с кладбищем. На качество продукции оно не действовало.

А вот зачем чуть ли не для каждого цеха или заводика настроили столовых — загадка. В каждой забегаловке лепили пельмени и продавали разливное пиво. Народ стойко трудился до обеда, с которого на рабочие места пиво отпускало не