Раб без магического ошейника рабом быть не мог по определению. И только пять торговых домов в стране имели право такие ошейники одевать. Оттого и стоили рабы целое состояние.

Простой человек мог снять ошейник со своего раба только в Храме Солнечного, во время специального ритуала. Для мага таких ограничений не было. Если, конечно, тех крох Силы, которые, едва успев собраться, тут же выливались из эррэ Тонгила, для этого хватит.

Хватило. Но то ли это небольшое усилие ослабило его, то ли жрец, которому как раз принесли неведомого «звереныша», что-то сделал, — в любом случае пришла вторая волна темноты, поглотив в этот раз все звуки, и больше Арон ничего не помнил.

* * *

Кровь, несмотря на многочисленные разрезы, так и не пошла, но, в конце концов, это оказалось не важно. Светлейший Нестор умел обходить самые хитроумные защиты, поставленные Темными магами, обрывая нити. Тонгил был третьим на памяти жреца, кто сумел вот так плотно вплести свой Дар в плоть, в кровь, даже в кости.

Традиция предписывает отрубать магам конечности, чтобы ускорить истечение Силы, но с Тонгилом пришлось обойтись надрезами. Кости не поддались ни селию, ни, естественно, обычной стали. Жаль, никто из убитых магов так и не поделился с Нестором рецептом сплетения Дара и физического тела. Не то чтобы жрец планировал повторить их путь, его интересовал скорее теоретический аспект, для труда, который Нестор уже несколько лет писал для библиотеки ордена.

Впрочем, прежним магам эта хитрость не помогла. Когда эррэ полностью опустошено, Дар умирает, а следом, в течение двух-трех недель, обращается в прах и тело. Но жечь Тонгила было нельзя. Нет, никак нельзя. С эмеалем Огня, к которому Темный привязал свое смертное тело, не шутят.

Перечисляя главные моменты в охоте на мага, Марвил упустил одну деталь, на которую Нестор решил обратить его внимание позднее, в отсутствие эльфов. Охотник должен знать все о достижениях своей жертвы: не только стихии, покорившиеся магу, сильнейшие и слабейшие из них, но и уникальные таланты.

Смерть каждого Светлого мага, каждого наемника-человека, когда-либо пытавшихся убить Тонгила, не была бессмысленна. Все они получали благословение в храме Солнечного, и при каждом присутствовал Нестор, и на каждого смертника верховный жрец Солнцеликой Гиты незаметно навешивал следящую нить, которая возвращалась к хозяину после смерти носителя, принося нужные сведения. Тонгил был силен, очень силен, но каждый рано или поздно совершает ошибку, нужно только дождаться. Нестор умел ждать.

Старик еще раз убедился, что Тонгил действительно не дышит, и перенес внимание на звереныша. С человеческим ребенком получилось бы быстрее, чище и перспективнее, но жрец торопился; кроме того, не предполагал, что селия окажется недостаточно, и ребенка не подготовил. Досадная оплошность, за которую он наказал бы любого из младших жрецов.

Лисенок лежал на боку, прерывисто дыша. Звереныш не жилец, но умереть должен сам, поскольку забранной у мага и заключенной в него Силе следует уйти в пространство постепенно. Иначе может произойти что угодно, от грома и молнии с ясного неба до разрыва ткани реальности до самых нижних миров. Чем сильнее был маг, тем сильнее окажется отдача. Нет, звереныш умрет сам, под бдительным присмотром младших жрецов.

Яму для тела Марвил, стихийник земли, создал на опушке, в паре шагов от первого ряда деревьев. Достаточно глубокая, чтобы не раскопали дикие звери, — никто бы не взялся предсказать, в какой чудовище обратится четвероногий падальщик, отведавший плоти Темного мага. В достаточно неприметном месте, чтобы уже через пару недель никто бы ничего необычного не заметил.

Нестор вытащил селиновое копье из раны мертвеца, еще раз проверил, что Тонгил действительно не дышит, и велел сбросить тело Темного вниз, в могилу. Туда же полетел меч мага. Эсти успел передать остальным слова жреца о проклятии Темного, могущим упасть на любого, кто посмеет коснуться его вещей, и никто из эльфов не сделал попытки забрать дорогое оружие.

Жрецу подумалось, что однажды, спустя боги знают сколько веков, колдовское оружие может найти дорогу наверх, к случайному человеку, принеся с собой кто знает какие беды… Нестор вообще любил на досуге философствовать и предаваться размышлениям о будущем.

На одного Темного мага меньше в мире — на одну крупицу Света больше.

Нестор не сожалел о потерях ордена в Радоге, не переживал о потерянных жизнях рядовых рыцарей и младших жрецов. Они не имели значения, когда речь шла о таком крупном выигрыше.

* * *

Первый дневной переход остался позади, и Альмар, наблюдая, как Митрил разводит костер, как раз думал о том, как странно все повторяется в его жизни: опять дорога с малознакомым человеком после неприятного открытия, опять нужно заново выстраивать свою жизнь, — когда полуэльф вдруг застыл в середине движения. Потом медленно, словно в полусне, отогнул левый рукав, где его запястье обвивал серый браслет. Потянул за украшение — и то поддалось, словно ветхая тряпка; смялось под пальцами полукровки и осыпалось трухой на землю.

— Не может быть, — шепотом проговорил Митрил, потеряно глядя на серый пепел, оставшийся на пальцах. — Нет, невозможно.

— Что случилось? — Альмар вытянул голову, чтобы лучше увидеть, что стряслось.

Митрил резко развернулся в его сторону, словно только что вспомнил о существовании мальчика:

— Покажи мне браслеты, которые дал тебе Тонгил!

Альмар моргнул, но не успел ничего спросить, потому что полуэльф уже оказался рядом и взял его руки в свои, разглядывая браслеты. Альмар, честно сказать, и забыл о них, тем более, что они никак не ощущались и ничем не мешали. Митрил сжал края браслета между пальцами — и тот хрустнул, словно был сделан из хрупкого дерева. Полукровка повторил движение — и браслет начал осыпаться такой же трухой, как и украшение на его собственной руке минуту назад.

— Что это значит, тар? — спросил мальчик.

Когда Митрил оторвал взгляд от браслета и посмотрел ему в глаза, Альмар с трудом удержался, чтобы не отшатнулся, — во взгляде полукровки было что-то дикое, больное и безумное:

— Это значит, что Арон Тонгил мертв. Чары мага распадаются после его гибели. Такое… такое не подделать.

Потом Митрил убрал руки от браслета, резко поднялся и проговорил, не глядя на мальчика:

— Мне нужно побыть одному.

Когда, несколько часов спустя, Митрил вернулся к стоянке, его лицо показалось Альмару неестественно бледным, рот был плотно сжат, и вдоль него пролегли складки, прежде не заметные.

— Что теперь? — решился спросить мальчик.

Полуэльф равнодушно пожал плечами и ответил, не глядя на Альмара:

— Отведу тебя к своим, поживешь у них какое-то время. Когда все уляжется и Дейкас перестанет тебя искать, можешь вернуться в империю…

Первым из чувств вернулось осязание — давящей тяжестью, потом обоняние — горечью и прелостью, и, наконец, зрение, — непроглядной темнотой. Он не успел подумать о том, где он, что с ним, — четвертой пришла нужда в воздухе и вытеснила все остальное.