К супруге он обращался исключительно «дорогая». В разговорах с другими людьми он называл ее «моей женой» и «матерью моих детей», но практически не вспоминал ее имя: Сохи. Они прожили в браке 23 года, и было сложно представить, что эта дама когда-то была прелестной 16-летней девушкой с блестящими волосами. Грудь за аккуратным передником давно обвисла, а живот выпирал, неудобно натягивая ткань юбки. Только изящные и тонкие икры напоминали о ее былой женственности. Она и сама это знала, поэтому всегда носила юбки по колено, даже в самые холодные зимние дни.

– Милый, возвращайся пораньше, – сказала она, пока он возился с рожком для обуви. Это была дежурная фраза, которая вовсе не подразумевала, что ему стоило спешить вернуться домой.

– Конечно, дорогая, – привычно ответил он, приобнял ее и вышел.

Гравиевая дорожка, вытянувшаяся от входной двери дома, была покрыта легким слоем инея. Хруст льда под ногами напомнил Ханчхолю нечто неуловимое, что ему не удавалось восстановить в памяти. В 6:30 утра было еще достаточно темно, и путь к машине ему приходилось практически искать на ощупь. Ветровое стекло также обледенело. Ханчхоль смахнул наледь руками в перчатках и сел за руль.

Естественно, он при желании мог бы нанять себе шофера. После окончания Корейской войны ему досталось множество контрактов на реконструкцию целых районов Сеула. За этим последовало еще больше проектов, уже в других городах. Нужно было восстанавливать страну. Потом скончался тесть, и все его огромное состояние перешло Ханчхолю. С завершения войны прошло лишь немногим более десяти лет, а он уже оказался одним из богатейших людей Юга. И все же Ханчхоль предпочитал сам быть за рулем. Ему не хотелось превратиться в одного из тех изнеженных господ, которых он ненавидел многие годы существования в качестве рикши.

Он был единственным водителем на дороге в Инчхон, рассекавшей темной линией обширные светло-серые ячменные поля под паром. Луна все еще висела на западной части небес, когда он подкатил к фабрике. У входа его поджидал руководитель аппарата, который в своих мешковатых куртке-бомбере и твиловых штанах сильно напоминал пугало. Они прошлись по графику Ханчхоля на предстоящий день. На два часа дня было запланировано интервью для какого-то журнала, а на вечер – ужин с генерал-лейтенантом, который входил в ближайшее окружение президента Пак Чонхи.

– Столик забронировал? – поинтересовался Ханчхоль, снимая перчатки и засовывая их в карманы. Внутри фабрики у сборочных линий уже усердно трудились десятки сотрудников.

– Да, на 9 часов, в «Мёнвольгван», – вежливо, но без чрезмерной услужливости ответил помощник. Ханчхоль ценил это качество в молодом сотруднике. Ему всегда нравилось, когда у его подчиненных была некоторая доля собственного достоинства и выдержки.

– Отлично, – проговорил Ханчхоль, кивая. После войны «Мёнвольгван» перестроили на западный манер. Гости заведения теперь не сидели на украшенном золоченой вощеной бумагой теплом каменному полу, а восседали на изящных итальянских стульях под хрустальными люстрами. Исчезли и куртизанки с уложенными шиньонами и объемными шелковыми юбками. Им на смену пришли так называемые «хостес» – дамы в приталенных платьях с глубокими вырезами и прическами, вздымавшимися высоко над головой.

– Что там случилось с коленвалами? Их должны были доставить еще в понедельник. – Ханчхоль направился в обход по цеху. Помощник почтительно последовал за ним.

– Прибыли накануне, – ответил парень. Остаток пути к станции, где ему должны были показать новейший прототип, они прошли в полном молчании.

Недовольство отразилось у Ханчхоля только в нахмурившихся бровях. Его поставщики были вечно склонны задерживать поставки товара. В прошлом он бы сорвался на помощника и задумался над тем, чтобы в наказание поставщику сократить объем следующего заказа. Но в последнее время Ханчхоль проявлял меньше нетерпения по поводу подобных задержек. Он пришел к мысли, что если чему-то было суждено случиться, то оно чуть раньше или чуть позже, но обязательно произойдет. И, как бы ужасно это ни звучало, обратное правило также оказывалось верным. По этой причине он начал проявлять великодушие к людям, которым, вне зависимости от степени их трудолюбия, просто не было дано испытать успех, как это произошло с ним. К этой группе можно было отнести и его поставщиков, и его сотрудников, и его прилежного и тихого помощника. В целом большинство людей, с которыми он был знаком, за исключением разве что военных и политиков, подпадало под эту печальную категорию.

Инженеры выстроились в ожидании возможности показать ему, что им удалось сотворить с двигателем. Рассматривая идеально подогнанные блестящие железные клапаны и цилиндры, неустанно сохраняющие в безупречной тишине порывы сдерживаемой энергии, Ханчхоль подумал, что он разглядывает собственное сердце.

* * *

Той холодной декабрьской ночью Яшма спала всего несколько часов. Когда начало светать, она, закутавшись в плотный свитер, вышла на террасу в ожидании рассвета.

Днем ранее коллеги по школе судачили в учительской по поводу недавней серии арестов. Яшма обычно избегала участия в таких разговорах. Остальные педагоги все были из благородных семей и в юности практиковались в игре на фортепиано и балетных танцах в Англии, Франции и Америке. Яшме было предельно очевидно, что они намеренно вплетали в свою речь обороты на иностранных языках, чтобы она не могла их понять.

– Пять парламентариев. Все – по обвинениям в причастности к коммунистам и шпионской деятельности. Одного из них даже уличили как наемного убийцу, которого Ким Ир Сен подослал убить президента… – Учительница игры на фортепиано выразительно подняла брови и сложила газету пополам. После того, как несколько лет назад северокорейский шпион умудрился пересечь границу и проникнуть в «Голубой дом»[54], даже среди наиболее респектабельных политиков обнаруживали самозванцев и тайных агентов.

– Но не думаю, что в этом есть хоть крупица правды. Когда это закончится? Сколько еще людей потребуется арестовать? – тихо проговорила она.

– Не говори так, – прошептала балетный педагог, бросая тревожный взгляд на Яшму. – В любом случае один из них точно еще в период оккупации состоял в Коммунистической партии. Как его там зовут? Нам Чонхо?

– Что вы сказали? – выпалила Яшма. Учительница фортепиано передала ей газету.

– Знакомы с ним? – поинтересовалась педагог по балету, скрещивая руки на груди и прикидываясь искренне обеспокоенной.

– Нет, никоим образом, – ответила Яшма. Она лишь мельком просмотрела газету и побыстрее отложила ее в сторону. Но в действительности Яшма ощущала себя абсолютно обессиленной. Ей пришлось напрячь всю волю, чтобы изображать весь оставшийся день, словно ничего не произошло.

По возвращении домой она разделась и бросилась на кровать, под одеяла. Чонхо не выходил с ней на связь с того дня, когда они вместе вернули Лилию домой. Яшма его тепло отблагодарила и предложила