Яшме было непонятно, откуда у Лилии оставалось столько надежд после всего, что с ней стряслось. У самой Яшмы никогда бы не нашлось достаточно храбрости, чтобы все оставить позади, а также чтобы верить в то, что ее еще ждет некое светлое будущее. Этим даром была наделена как раз Лилия, а не она. Яшма же была вполне готова не стремиться к новому. С нее было довольно глубоких разочарований в жизни.

Девятью месяцами позже Лилия покинула Инчхон на пароходе. Все ее пожитки уместились в плотно упакованный деревянный сундук, который она сама даже поднять не могла. Обременительно тяжелый багаж скрывал в себе все вещи первой необходимости, запас продовольствия, новую одежду – подарки от Яшмы, некоторые памятные безделушки, имеющие сентиментальную ценность, и добрую порцию упований на лучшую судьбу. Только по прибытии в свой новый дома она поняла, что каким-то образом умудрилась забыть самые нужные и вроде бы очевидные туалетные принадлежности и белье. По большей части все новые пальто, платья и шляпы, особенно те, которые были заказаны после долгих размышлений, оказались в той или иной мере лишними в новой стране: слишком тяжелыми, слишком легкими или слишком старомодными. Всем этим вещам так и суждено было оставаться неношеными и заставлять сердце больно сжиматься спустя многие годы, когда их наконец-то вытащили с чердака. Но подругам в тот момент это все было неведомо. Рассматривая малюсенькую фигурку Лилии, ликующе машущую ей с борта корабля, Яшма искренне верила, что будущее сулит ей лишь самое лучшее: безопасную гавань, столь же тихую, как и океан, который ей предстояло преодолеть. Сквозь рев волн и крики чаек еще можно было слышать отголоски смеха Лилии. Несмотря на все, что произошло между ними, Яшма была уверена, что она бы везде с легкостью распознала эту знакомую фигурку, которая в ее мыслях всегда ассоциировалась со словом «подруга». По мере того как воды океана все больше заполоняли пространство между ними, они продолжали махать друг другу, задрав руки высоко над головой. «Я вижу тебя, я все еще вижу тебя». «Если ты искренне любишь человека, то он прощается с тобой, но никогда не оставляет тебя», – подумалось Яшме. Они махали друг другу, пока каждая из них не превратилась в точку, скоро исчезнувшую на горизонте.

* * *

– Кто назовет мне основные четыре вида чувств? – Яшма оглядела 10-летних танцовщиц, собравшихся у нее в аудитории. В воздух взлетело несколько рук.

– Мичжа. – Яшма выбрала девочку, стоявшую в последнем ряду.

– Радость, гнев, печаль и удовольствие, – сказала Мичжа. Глаза ее сверкали. Яшма улыбнулась и, подойдя к доске, добавила еще одно очко команде, в которую входила Мичжа. Девочки захихикали.

– Да, именно эти четыре чувства выражает искусство, в том числе традиционный танец.

– Но, госпожа Ан! А где же любовь? – спросила Мичжа.

– Любовь? – Яшма задумалась на секунду. Для нее любовь была на самом первом месте в танце. Но раскрывать свои истинные чувства по этой теме было бы некорректно в разговоре с десятилетними девочками. А потому она сказала просто: – Разве мы не злимся и не расстраиваемся из-за любви? Разве любовь не приносит нам радость и удовольствие? – Детишки воодушевленно заохали и заахали. Они обожали учительницу. Да и для самой Яшмы все лучшее, что было связано с преподаванием в художественной школе для девочек «Корё», заключалось в ее юных ученицах. Именно они удерживали ее в Сеуле, в то время как часть людей из ее окружения перебралась на север.

Когда Япония сдалась, надвигавшиеся с юга по Тихому океану американские силы и шедшие с севера через Маньчжурию советские войска наконец-то столкнулись нос к носу на их маленьком полуострове. Вдоль 38-й параллели северной широты была наскоро проведена разделительная черта. Сами корейцы хотели, чтобы их страна, как и все предшествующие 300 лет, сохранила единство, но их желания в расчет никто не принял, и полуостров распался на Северную и Южную Кореи.

Всю свою жизнь Яшма не слишком часто утруждала себя вопросами политики, предпочитая оставлять их на усмотрение таких людей, как Дани и Чонхо – натур от природы более решительных, помешанных на идеях справедливости и гораздо более схожих друг с другом, чем они могли бы предположить. Но даже Яшме было очевидно, что раздел страны на северную и южную половины посеял среди корейцев хаос и неопределенность. Сеул давно служил пристанищем для националистов, коммунистов, анархистов, христиан и чхондоистов всех видов, многие из которых во имя освобождения Кореи согласились позабыть обо всех разногласиях. Когда же общая цель была достигнута, некоторые из освободителей вдруг осознали, что они оказались не по ту сторону границы. Отдельные деятели искусств, с которыми Яшма была знакома со времен, когда повсюду гремел джаз, отбыли на север. Поначалу можно было свободно пересекать границу, будто бы речь шла о поездке из Сеула в Инчхон. Но с течением времени все переходы усложнились, и повсюду установили пропускные пункты. Теперь люди предпочитали исчезать неожиданно, ничего не сообщая соседям и друзьям, и пересекать затуманенные поля блокпостов в безлунные ночи.

У самой Яшмы настоящих друзей в Сеуле уже не осталось. От Чонхо вестей не было с того момента, как он помог ей найти Лилию. Через несколько месяцев до нее дошли слухи, что он женился на 17-летней девушке, дочери какого-то успешного ресторатора по имени Чхве Ёнгу, оказавшегося другом детства Чонхо. Внутри Яшмы все перевернулось, когда она узнала об этом. Вся ситуация претила ей. Новоиспеченная женушка была на 25 лет младше своего избранника! Но – как уверяла саму себя Яшма – ей не должно было быть дела до этого. Следовало порадоваться за давнего товарища. Он все-таки сумел найти себе достойную пару.

В отсутствие Лилии, Луны, Чонхо и Дани единственным близким человеком, к кому она могла обратиться, была Серебро, которая так и продолжала жить в Пхеньяне с преданным слугой. По расчетам Яшмы, приемной матери должно было быть уже за 60 лет, а Валун был по меньшей мере лет на десять старше хозяйки. Скоро и он бы отбыл в потусторонний мир, и тогда заботиться о Серебре на старости лет смогла бы только Яшма. Но именно Сеул стал для нее родным городом, в котором она выросла и с которым ее связывало множество воспоминаний. К тому же у нее теперь была работа в школе искусств, которую основало новое правительство, и ей очень нравилось ее новое занятие. Между берегами Восточного и Западного морей протянулась череда предупреждающих знаков и погранпунктов, но забор с колючей проволокой еще не успели воздвигнуть.