— Памяти, что ли, лишилась, надышавшись испарениями колдуна? То самое и туда, что под кружевами у тебя томится…

— Не уверена, что поместится, — пробормотала я, продолжая взаимно постыдную и… о ужас! Взаимно возбуждающую игру…

— Если ты играешь в дурочку, не обижайся на дурацкое поведение в ответ, — сказал он, явно потешаясь. — Прежде чем паниковать, повторно освой забытую практику, вдруг и понравится? Ведь нравилось же когда-то… — и добавил, вроде как укусил, потому что больно стало нестерпимо, — За эту приятную и необременительную работу я заплачу тебе столько, сколько ты получишь за пошив охапки таких вот юбок…

— Ни у единого человека в целом мире не хватит материального ресурса в денежном эквиваленте, чтобы присвоить такую женщину как я… хотя бы потому, что я не оцениваю себя в деньгах!

— Да ну! — он насмешливо отзеркалил моё выражение лица, но с заметным умилением, — Ах ты, ягодка моя, кто ж тебе их предлагал, кроме меня? Сообщи мне его имя, и уже завтра ты не увидишь его в этом «Лучшем городе континента».

— Куда ж он денется? Или ты тут всесильный?

— Был уговор с самого начала, что ты ни для кого тут неприкосновенна, — ответил он уже серьёзно.

— С кем же уговорился?

Он не ответил.

— Кажется, я тебе не принадлежу, чтобы ты решал, кого мне выбрать…

— Я так и сказал. Только твоё добровольное согласие и решает, с кем тебе быть, а кого отвергнуть. Но и тут, если ты пока что этого не поняла, как и повсюду, не всем важен свободный выбор самой женщины. Принуждение и насилие в разнообразных, в том числе и скрытых формах есть норма здешних установок.

— С посягательствами троллей я пока что не сталкивалась. А вот как быть с вашим поведением?

— Потому и не сталкивалась, что я обеспечил твою безопасность. Само здание, где ты и живёшь, есть символ особого статуса.

— Меня пригласил сюда Глава Хоз. Управления Инар Цульф. Разве «Мечта» не его проект?

— Твоя «Мечта» и его «Мечта» это разные проекты.

С его стороны игра перетекала в нарастающее раздражение. Он же понимал, что я хочу того же, что и он, но не понимал саму невозможность реализовать взаимное устремление прямо тут. Его напор ошеломлял и вызывал недоумение, чего раньше-то не пришёл ко мне? Предлог изобрести несложно. Кто бы внимание-то обратил, если бы мы с ним мило побеседовали, сидя за моим столиком на верхней террасе? Но он не пришёл, даже не приблизился к территории вокруг дома-кристалла.

Понятно, он не считал меня продажной. Он считал меня своей по праву первой ночи и захвата когда-то. Он видел во мне прежнюю влюблённую девочку, не соображая, как я изменилась, как повзрослело и усложнилось моё чувство к нему. А моё сопротивление воспринимал как дразнящую игру, направленную на усиление предстоящих «распрекрасных утех». Возможное обнаружение откровенного интима посторонними, — ведь был день! — его уже мало заботило. Как бы ни возмущалась та парочка гуляющих «учёных-утончённых», здесь многие занимались такой вот природной любовью, использую тенистую лесопарковую зону как естественное укрытие. А те, кто на это натыкался по неосторожности, вынужденно сворачивали в сторону, раз их не приглашали поучаствовать в подобном празднике жизни. Со сплетнями и осуждением разбираться приходилось уже потом.

И если ему в его подземном городе, да и в «Зеркальном Лабиринте» всё было нипочём, мне-то каково пришлось бы?! Вокруг меня поднялся бы невозможный гул, разрушение моей, пока что очень зыбкой, репутации и брезгливое отношение ко мне со стороны моих непростых заказчиков с тотальным нежеланием хоть что покупать или заказывать в моей «Мечте». Неизбежный крах всему, чем я так дорожила, как нереальным чудом! Зачем же было так поступать со мной? Как же его расчудесная хрустальная пирамида — настоящее укрытие для настоящей любви?

Он схватил меня на руки, ведь я сама же его об этом просила! И потащил в непролазные заросли. Но они оказались легко преодолимы, и мы с ним очутились в подобии растительной беседки, с умелой выдумкой устроенной, видимо уже давно, такими же нетерпеливыми любовниками, каких в любом городе всегда предостаточно. Последующими действиями он дал понять, что именно от меня требуется.

— Лёгкий и ни к чему не обязывающий сеанс насыщенного секса, как говорили у нас ещё в школьном городке. Отрадная школьная пора, девочки порхали как пушинки одуванчика, перелетая с одного мальчика на другого. Преподаватели не могли нарадоваться на то, что все выходили в широкий мир с чистыми сердцами. А я, ты только представь, вышел оттуда вдобавок и телесно девственным. Любви я хотел… Я стал до жути сентиментален в отрыве от родной почвы, — произнёс он непонятно что и перевода не дал. — Вспомни мои уроки из прошлого, если твой колдун настолько замшелая коряга, у которой отсохло всё, что и способно дарить женщине её законную радость. За послушание я вознагражу тебя по-королевски… — эта манера чередовать слова теми, для которых требовался перевод, была мне отчасти привычна. Но он редко пояснял, что произносил, переходя на родной свой язык, если эмоции выходили из-под контроля.

Он стоял передо мной как пугающая скала, и подчиниться одержимому самцу, унижающему меня через слово, я не могла. Зажмурив глаза, как маленькая, страшась несусветного ужаса, предложенного мне в качестве нездешней любви, я задохнулась, как от чувства падения в ту самую почву, из которой мы все и произрастаем, что ни говори. Так было в детстве, когда я упала туда плашмя лицом от удара в спину со стороны дворовой хулиганки…

— Я не могу… я не буду… — не знаю, как я выглядела, но в данный момент уж точно не питала к нему расположенности. Каким-то рывком я сумела вскочить на ноги и заверещала тем же самым, чужим для самой себя, отчаянно-писклявым голосом, — Ты распущенный тип! Пошёл прочь, скотина! — я действительно не узнавала в нём «волшебника» из того времени, когда я, возможно, и была доверчивой дурёхой, но тот человек всё же стоил доверия. — Всё правильно оценил! Я пока что нищая и одинокая! Только я вовсе не хочу для себя такого приобретения как ты! — и тут я набросилась на него и царапнула его шею, зацепив ухо, вовсе не лаская.

Он быстро сообразил, что его порыв не то, чтобы обесценен, а не совсем к месту, и ловко запрятал доказательство своей очень большой, очень крупной и столь прямо заявляющей о себе «любви». Мне оставалось лишь удивляться, как я вообще-то могла принимать «это» в себя?