— Это для вас давно. А для меня… — он махнул рукой на стеллажи. — Я даже не знал, что она началась, хотя много разговоров было, никто не верил, что такое может быть.

— И… давно вы здесь? — задала она еще более глупый вопрос.

— Двенадцать лет.

— А… Лена? Она…

— После того, как я попал… сюда, прошел год, и я понял, что назад вернуться не получится. Я вообще не понимаю, как это получилось… точнее, не понимал до недавнего времени, пока кое-что не случилось. В общем, я решил, что нужно как-то продолжать жить и взял девочку из детдома. Я сам детдомовский… и в общем… Вот так решил. Документы мне помог сделать один старый еврей, которого я спас в своем время от расстрела. Он до сих пор жив. Сначала я хотел устроиться в милицию, но побоялся, что мои документы могут не пройти проверку. Я решил устроиться на работу, где не требовалось постоянно отбывать время и решил, что буду продолжать дело, над которым работал давным-давно и которое, как оказалось, до сих пор осталось нераскрытым. Точнее, там сразу несколько дел, объединенных в одно.

Маша слушала Грома, открыв рот и боясь вздохнуть.

— Формально я числюсь сторожем в гаражном кооперативе, чтобы не выслали за тунеядство. А в свободное время… продолжаю расследование. Хотя… давно уже думаю, что это дело никогда не получится довести до конца. Чем глубже я в него погружаюсь, тем больше возникает противоречий. Слишком много такого, чего не может быть вообще. Разумеется, официальные органы никогда не возьмутся за такое. — Он помолчал, водя пальцем по дощатому полу. — Хотя, я точно это знаю, что существует секретная группа, которая занимается подобными делами, в том числе, — аномальными явлениями, необъяснимым, даже мистическим. И один из ее руководителей сейчас находится в воинской части.

Маша сдавила пальцами виски. В голове ее шумело, половину из того, что он сказал, она не поняла, но общий смысл — таинственный, пугающий и даже жутковатый до нее дошел очень хорошо.

Этот мужчина был из другого времени. И… насколько она понимала, были еще другие. Может быть… Влад, который написал книгу… его отец… кто еще? Она не знала. Про какое дело он говорит? За кем охотится, кого ловит? Маша боялась спрашивать об этом, чтобы вовсе не сорваться.

— Что же… нам делать? — простонала она. — Как спасти наших детей?

— В это трудно поверить… — сказал он. — Но мы не должны их спасать. Иначе они никогда не вернутся.

Глава 40

1984 год

Белов вышел из здания Почтамта, закурил, втянул прохладный влажный воздух столицы. Машина стояла за углом, и водитель наверняка уже доложил о его отлучке. Что ж… пусть проверят. У мамы и правда сегодня был день рождения, а он с этим ЧП даже не смог ей позвонить толком. Собирался сделать это в обед, но вызвали на работу и началось…

Он уже знал, что ночь будет бессонной. Даже если дети найдутся, в чем он, в принципе, почти не сомневался, начнутся бесконечные допросы, поиск улик, свидетелей, выяснение обстоятельств по горячим следам и все сопутствующие мероприятия и все это продлится до утра и займет весь понедельник. Разгребать же детали дела будут еще долгие месяцы.

Однако, если трезвый аналитический ум четко повторял, что никуда группа школьников исчезнуть из воинской части не может в принципе, то интуиция, подкорковое чутье — даже не следователя, а какого-то древнейшего человека, живущего в нем до сих пор — буквально кричали, что происходят очень странные вещи, выходящие за грань его понимания и разумного объяснения.

Глядя на невзрачного гебиста в кабинете подполковника Васютина, Белов сразу понял — дело плохо. Не любые происшествия на военных объектах означали автоматическое привлечение органов госбезопасности, даже сопряжение с кражами и подрывом боеприпасов, — всем этим обычно занималась военной прокуратура. Однако после того, как он увидел содержание кассеты, стало ясно, что там делал гебист. Слухи о секретном подразделении, расследующем дела, выходящие за рамки «обычных преступлений», а если говорить обывательским языком, всякую чертовщину, различные неувязки и попросту мистические случаи, вроде исчезновения или — реже, появления людей, телепатию, телекинез и множество других вещей, то и дело всплывающих при расследовании, о которых следаки говорили шепотом в курилках, — в эти слухи он почему-то верил, хотя до сих пор, несмотря на почти двадцатилетний опыт работы следователем, никого из сотрудников этого отряда не встречал.

Значит, вот они какие, — подумал он, глядя на едва заметную тень с микрофоном у рта, скрытую темными стеклами Волги.

Он затушил сигарету в мусорном ящике у фонарного столба, вздохнул и направился к машине.

— Поздравили? — первым делом спросил шофер.

— Да, — сухо ответил Белов. — Все нормально.

— Это хорошо. У нас новости… нашли детей…

Белов вздрогнул. Тут же искрой промчалась мысль — значит интуиция ошиблась! Впервые этому факту он был искренне рад.

— Пока только двух, — добавил водитель. — Но думаю, и остальные там. Куда им еще деваться?

«Нет, не там», — чуть не вырвалось у Белова, но он смолчал и выдавил из себя в ответ:

— Хорошая новость.

— Да.

— Что они говорят?

— Ничего. Они… переохладились. Испуганы блужданием по лесу. Пока от них не удалось добиться внятных объяснений. Это ребята, которые самовольно пошли на поиск отряда партизан. Из первой группы, той, что со спортсменом, пока не нашли никого. Двое из второй группы тоже гуляют где-то в лесу.

— Понятно. Ну хоть что-то… — ответил Белов, хотя было ясно, что это совсем ничего.

— Мы вызвали директора комиссионки в магазин, она будет на месте примерно через полчаса.

Белов повернулся к водителю. Он почувствовал негодование, даже ярость и хотел было спросить — кто ведет расследование, и кто это — «мы», но тут же подумал, что до того, как отправить кассету самому себе, он планировал сделать тоже самое.

— Согласен. Думаю, будет полезно опросить ее.

Волга тронулась с места и выехала на широкую улицу — Белов, глядя в окно, обдумывал, что делать дальше и к чему, в конце концов, все это может привести. Сокрытие улик — преступление, позор, увольнение из милиции и уголовная статья. Однако, к его удивлению, сейчас его это почти не волновало, так же, как и не трогала предстоящая