которые не смогли защитить меня, не смогли отвести волка от моей двери.

– Я хочу дом с деревянными полами, – проговорила я, – и не хочу, чтобы кто-то заходил внутрь.

Он перебирал мои волосы и что-то говорил.

– Кэнни, – повторил доктор, – так не должно быть.

Я распахнула глаза и уставилась на него в темноте.

– А как еще может быть? – спросила я вполне резонно.

Доктор наклонился и поцеловал меня.

Он поцеловал, а я сидела неподвижно, потому что была слишком потрясена, чтобы что-то сделать или двинуться.

Он поднял голову:

– Прости…

Я наклонилась к нему.

– Деревянные полы, – прошептала я и поняла, что дразню его, улыбаюсь… прошло так много времени с тех пор, как я улыбалась.

– Я дам тебе все, что смогу, – сказал он, глядя на меня.

Сомнений не оставалось, он каким-то образом, о чудо из чудес, воспринимает все это всерьез. А потом он снова поцеловал меня, натянул простыни до моего подбородка, положил свою теплую руку мне на макушку и вышел из комнаты.

Я слышала, как закрылась дверь, как он устраивается на диване. Я прислушивалась, пока он не выключил свет и дыхание мужчины не стало ровным и глубоким. Я слушала, плотнее завернувшись в одеяла, удерживая вокруг себя чувство безопасности, того, что меня укутали и обо мне заботятся. И тут, впервые с момента рождения Джой, мне в голову пришла мысль. Прямо там, в темноте, я подумала, что могу продолжать бояться вечно. Могу продолжать вечно идти, вечно носить в груди свою ярость, горячую и тяжелую. Но, может быть, есть другой способ.

«У тебя есть все, что нужно», – сказала мне тогда мама.

И, может быть, все, что мне было нужно, это смелость признать, что я в ком-то нуждаюсь? В ком-то, на кого я могу опереться. И тогда я бы смогла, смогла стать хорошей дочерью и матерью. Может быть, тогда я могла бы быть счастлива. Может быть, я бы смогла.

Я выскользнула из постели. Пол холодил босые ноги. Крадучись, я выскользнула из комнаты, осторожно прикрыв дверь. Подкравшись к дивану, где доктор заснул, уронив книгу, я опустилась рядом на пол и наклонилась так близко, что почти уткнулась губами ему в лоб. Затем зажмурилась, глубоко вздохнула и прыгнула в воду.

– Помоги… – прошептала я.

Его глаза мгновенно открылись, словно он и не спал, а ждал меня. Рука потянулась, ложась мне под щеку.

– Помоги, – повторила я, словно была ребенком, который только что выучил это слово и лишь его мог произносить. – Помоги мне. Помоги.

Через две недели Джой выписали. Ей было восемь недель, она набрала три килограмма и наконец-то начала дышать самостоятельно.

– У вас все будет хорошо, – сказали мне медсестры.

Вот только я пришла к выводу, что пока не готова быть одна. Внутри все еще сильно отзывалось болью и грустью.

Саманта предложила пожить с ней. Она взяла на работе отпуск, сказала, что накопились недели и она сделает все, чтобы подготовить свой дом к нашему приему. Макси вызвалась прилететь или, как вариант, перевезти нас обеих в Юту, где она снималась в эпопее о ковбоях с громоздким названием «Девушки Баффало 2000». Питер, разумеется, первым в очереди, сказал, что готов принять нас у себе или переехать ко мне.

– Даже не думай, – строго сказала я ему. – Я уже зареклась поить мужчину молоком бесплатно в надежде, что он потом купит всю корову.

Он приобрел приятный малиновый оттенок.

– Кэнни, – кашлянул доктор, – я не это имел в виду.

И тогда я рассмеялась. Хохотать было так приятно, я так давно не смеялась.

– Шучу, – хмыкнула я и с сожалением осмотрела себя. – Поверь, я сейчас не в той форме, чтобы о таком думать.

В итоге я решила вернуться к матери и ее ужасной Тане, которая согласилась на время сдать свой ткацкий станок на хранение и вернуть мне и Джой комнату, ранее известную как моя. На самом деле они обе были рады нам.

– Так приятно снова держать ребенка на руках! – сказала моя мама, заботливо игнорируя тот факт, что крошечная, щетинистая, болезненная Джой, с ее монитором апноэ во сне и множеством проблем со здоровьем, была не совсем тем ребенком, о котором мечтала бы бабушка.

Я думала остаться на неделю или две. Просто перегруппироваться, отдохнуть, привыкнуть заботиться о ребенке. Но мы пробыли целых три месяца. Я спала в постели, в той самой, которая была моей с детства, а Джой – в кроватке рядом.

Мама и Таня не тревожили. Они приносили подносы с едой к моей двери, чай – к кровати. Они привезли компакт-диски и полдюжины книг из моей квартиры, а Таня подарила мне шерстяной вязаный плед в фиолетово-зеленых тонах.

– Это тебе, – застенчиво пробасила Таня. – Мне жаль, что с тобой так случилось…

И она действительно сожалела, я поняла. Она жалела меня и старалась как могла – Таня даже бросила курить. Ради ребенка, как объяснила мне мама. Это было мило с ее стороны.

– Спасибо, – поблагодарила я, заворачиваясь в плед.

Ее улыбка походила на выглянувшее солнце.

– Не за что, – ответила Таня.

Саманта приезжала несколько раз в неделю, привозя мне угощения из города – жареные виноградные листья из вьетнамского продуктового киоска в Рединг-Терминал, свежие сливы с фермы в Нью-Джерси. Питер тоже навещал, принося книги, газеты, журналы (я с удовольствием отметила, что среди них никогда не было «Мокси») и маленькие подарки для Джой, в том числе крошечную футболку с надписью «Герл Пауэр».

– Классная! – сказала я.

Питер улыбнулся и полез в портфель.

– Тебе я тоже купил.

– Спасибо, – поблагодарила я.

Джой завозилась во сне. Питер посмотрел на нее, потом на меня.

– Как ты на самом деле?

Я подняла руки над головой. Я сильно загорела от прогулок на солнце, но все уже начало меняться. Во-первых, я принимала душ. Во-вторых, ела. Бедра и грудь возвращались в норму, и я чувствовала себя хорошо… как будто снова узнавая себя. Как будто я возвращала себе не только свое тело, но и жизнь, которую оставила позади. И, учитывая все обстоятельства, это была не такая уж плохая жизнь.

Были потери, правда, и люди, которые никогда больше не полюбят меня, но также был… потенциал, подумала я и улыбнулась Питеру.

– Лучше, – сказала я ему. – Думаю, сейчас у меня дела идут лучше.

Однажды сентябрьским утром я проснулась с желанием снова пойти прогуляться.

– Составить тебе компанию? – хрипло спросила Таня.

Я покачала головой. Мама, хмурясь, наблюдала, как я шнурую кроссовки.

– Не хочешь взять с собой малышку? – спросила