связанные. По большому счету жалование мне следовало бы требовать с лорда Кентского, поскольку Лизи я выручал из публичных неприятностей с завидным постоянством. Что же получалось? Мальчик, на которого смотрит вся страна, вырос и более не нуждается ни в моих советах, ни в моей защите? Я могу уволиться со Службы ее величества и зажить, как мне хочется? А как мне хочется?

— Чему ты улыбаешься?

Отец сидел напротив, с аппетитом поглощая огромный стейк с картошкой фри, прости Господи. В Нью-Йорке он окончательно превратился в янки. Даже кепку носит с эмблемой Нью-Йорк Янкис. Вот прямо так, сверху начинающуюся лысину прикрывает черная кепка со знаменитым логотипом NY, а ниже деловой костюм за пять тысяч долларов.

Под нашими ногами простирался огромный город. Ресторан располагался в одном из высоток Манхэттена. Я поймал себя на том, что дышится мне тут легче. В отсутствии депрессивно-осенней Лондонской мороси хочется мечтать и даже строить планы. Хочу ли я жить в Нью-Йорке?

— Почему бы нам не перенести офис в Калифорнию? — я глотнул апельсиновый сок и уперся взглядом в отца.

Тот дернулся, подавившись. Закашлялся. Потом глянул на меня удивленно покрасневшими от натуги глазами и прохрипел:

— Ты в своем уме? У меня приличная фирма. Мы, между прочим металлом торгуем, а не наркотой.

Ну да, могу понять его возмущение. Ведь он не видел того, что видел сейчас я. У меня перед глазами Маша осторожно ступала босыми ногами по краю океана, а ласковые волны лизали ее лодыжки, пенясь от восторга. В ее каштановых волосах купались лучи неудержимо-яркого южного солнца, и золотом, стекали по ее оголенным плечам. Легкий светлый сарафан до колена и блестящие босоножки в руке, которые она держала за длинные пряжки. Она улыбалась мне так же счастливо, как тогда у больницы. Просто потому, что я был рядом.

Глава 24

Марко

Странно, но вдали от Маши я не бесился и не сходил с ума. Не зависал в барах, не пытался вытравить тоску клубной кислотой. Я словно замер. Сердце билось ровно, голова работала четко. Мне казалось, что у меня даже температура тела понизилась.

— Марко, у тебя все хорошо?

Я обернулся. Отец стоял в дверях террасы пентхауза и смотрел на меня… с тревогой? Я припомнить не мог, когда в его глазах видел что-то подобное. Мой родитель чрезвычайно рассудительный человек. Настоящий англичанин, считавший эмоции признаком слабости. А слабость не то, чем стоит гордиться мужчине, если он родился на суровых берегах нашей с ним родины. Я легко дернул плечом. Я что настолько паршиво выгляжу? Да черта с два. Я вторую неделю не пью и даже травку не курю. У меня кожа на щеках уже приобрела отвратительный розовый цвет попки младенца. Сегодня утром я серьезно подумывал, не надраться ли в профилактических целях. Но проблема в том, что мне ничего к глотку не лезет. Да и вкуса я не чувствую. Никакого. Питье и еда как пенопласт.

— Все отлично, пап!

Я махнул ему рукой и снова повернулся к блистающему разноцветными огнями Нью-Йорку. В ночи он поистине прекрасен.

— Человек, у которого все отлично не стоит как столб под проливным дождем, Марко! — отец пошел в гостиную.

А я только теперь понял, что все это время мешало мне любоваться видом. Вода! Капли мелькали в воздухе, барабанили по макушке, лицу, плечам. Костюм, рубашка, ботинки все давно уже намокло и разбухло.

Потом я долго стол под горячим душем, пытаясь понять разницу. И не смог. Вокруг меня клубился пар, смягчающий очертания ванной комнаты. Вот и вся разница с дождем. Я ничего не чувствовал. Я сходил с ума.

— Ты не пьешь, не куришь, не зависаешь ночами черт знает где. Тебя не приносят раздраженные полицейские, нашу дверь уже давно не поджигали девицы. Марко, я понимаю, другой отец радовался бы. Но мне кажется в твоем случае это все дурные знаки.

За завтраком отец решил проявить заботу. Я подавил ухмылку. Нельзя корить родителя за такую попытку. Особенно если он единственный тебе близкий человек во всем мире. И никому ты кроме него по большому счету не нужен. И тем не менее, он опоздал лет на двадцать. Я уже давно привык жить без любви и участия. Я приноровился, вырастил вокруг себя целый кокон. Мне в нем спокойно. И я никому не позволю его пробить. Разве что одному человеку. Но она слишком далека сейчас от меня. Во всех смыслах.

Дни потянулись бесцветной, безвкусной вязкой субстанцией. Завтрак, офис, дом. Первое время отец предпринимал попытки вытянуть меня из дома. Но я стоял на своем.

— Поговори хотя бы с психоаналитиком, — вздыхал он.

Я задумался. Психоанализ для американцев стал частью массовой культуры. Или религии. Тут как посмотреть. Ни то, ни другое меня не увлекало. Я помотал головой:

— Это метод воздействия на психику, папа. Чтобы он сработал надо либо его уважать, либо в него верить. Я пролетаю по всем статьям.

На самом деле я ждал. Надеялся, что у тоски есть свой срок. Говорят же время лечит. Только либо времени все-еще прошло недостаточно, либо со мной это не работало. Я закрывал глаза, и Маша веселая, реальная, живая шла мне навстречу босиком по пляжу. Что за странное видение? Мы познакомились с ней осенью. Я и не видел ее никогда в легком сарафане. А так хотелось.

Пиликнул телефон. Я открыл глаза, глянул на экран замер. Мне пришло сообщение от Маши.

Впрочем, перевозбудиться по этому поводу я не успел. Мой трезвый мозг тут же выдал, чтобы я расслабился. Маша писала не мне. А моему аватару — толстушке Нэнси Коул, из колледжа Святого Иоанна. Я напросился под этим ником к Маше в друзья в начале нашего знакомства. Хотел войти в доверие. Но наша переписка дальше дежурных фраз тогда не продвинулась. А потом бурные офлайн события совершенно вытеснили он-лайн подружку из нашей жизни. Я о ней забыл даже. И вот теперь о ней почему-то вспомнила Маша. Я разблокировал экран.

«Привет, — писала мне девушка, которая только что терзала меня в грезах, — Извини, что я пропала. Ты в порядке, Нэнси?»

В порядке ли Нэнси? Увы, порядком это не назовешь.

«Привет, Маша, — написал я, — У меня все ок. Спасибо, что спросила. А ты как?»

Сердце дернулось. От неожиданного сбоя я чуть сознание не потерял. Перед глазами поплыло. Нет, это не аритмия. Это Маша снова вошла в мою жизнь без стука. Пинком открыв в