писала из своего летнего дома в Сибуре, виллы «Зурецат» в баскском регионе Франции, где она решила переждать войну «из-за нейтралитета соседних областей». Пять лет назад муж Сюзанн, Жак Ворт, после двадцати семи лет брака попросил о разводе. Сюзанн, страстно противившаяся этому из-за детей и своих католических принципов, пришла в ярость. В течение многих лет она мирилась со странностями супруга, чтобы оставаться замужем. «Мое отвращение почти сильнее моей печали, – писала она тогда своим братьям, говоря о «живом кошмаре», в котором оказалась. – Я не ожидала этого от Жака после всего, что пережила из-за него». Несмотря на обещание хорошо обращаться со своей бывшей женой, Жак Ворт самоустранился. Когда его сын Морис женился, он предложил заплатить за свадебное платье будущей невестки, но, учитывая проблемы своего семейного бизнеса, «не хотел, чтобы платье было сделано в Maison Worth». Сюзанн жаловалась младшему брату, что ее муж «хотел, чтобы его имя было на свадебном приглашении сына», но потом «даже не появился».

Поведение Жака Ворта сблизило Сюзанн с тремя братьями. Луи, Пьер и Жак встали на защиту самоотверженной младшей сестры и сплотились вокруг нее, чтобы предложить эмоциональную и финансовую поддержку. Теперь Сюзанн была счастлива помочь им и их близким в тяжелые времена. Вилла «Зурецат» станет чем-то вроде центра для семьи Картье в первые военные годы.

Ее первым гостем был Луи: он остановился в доме сестры по пути в Испанию в октябре 1939 года, оставив там внучку Мари-Андре и ее гувернантку. Поскольку мать Мари-Андре, Анна-Мария, находилась в клинике, а ее отец скончался, Луи хотел убедиться, что девочка находится в безопасном месте. Через пару месяцев Луи вернулся на виллу «Зурецат» на Рождество со своим сыном Клодом. Жаки хотела, чтобы они отправились в Будапешт, но Луи решил «остаться там, где был». «В целом, – сообщала Сюзанн, – настроение было оптимистичным: “моральный дух во Франции хороший… потому что мы уверены в победе”, но было также чувство глубокой печали от разлуки с теми, кого она любила, во время таких испытаний. «Мы сожалеем о расстоянии, которое разделяет нас, хотя это всего лишь вода, и за океаном наши сердца обьединяются в поддержке Франции».

Хотя позже Жак и Нелли примут приглашение Сюзанн приехать к ней на виллу «Зурецат», на Рождество они будут в Париже. После начала войны супруги решили закрыть свой дом в Милтон-Хите и уехать во Францию. Жак считал, что во время войны человек должен быть в своей стране. Хотя и посвятил бóльшую часть жизни Англии, он был французом, и его сын сражался за Францию. В то время как Нелли приказала слугам накрывать мебель и убирать ценные вещи, Жак созвал в Лондоне совещание со своими директорами и объявил, что оставляет им на попечение магазин и офис на 175-й Нью-Бонд-стрит.

Не зная, сможет ли быть на связи в военное время, он дал им полномочия вести бизнес самостоятельно. Они должны сделать все, что в силах Cartier: драгоценности клиентов должны быть защищены, а два старших директора, Беллендже и Форман, будут заботиться о сотрудниках, как о семье. Он оставил Милтон-Хит в распоряжении персонала – на случай, если кому-то понадобится убежище.

Жак и Нелли покинули Англию в сентябре, но по дороге здоровье Жака ухудшилось, и они вместо Парижа направились во французский курортный городок Бурбуль в Оверни. К декабрю, когда Жак смог снова отправиться в путь, они переехали в столицу, надеясь увидеть Жан-Жака, который находился со своим кавалерийским полком недалеко от Версаля. Ему был обещан 24-часовой отпуск, и родители предложили встретиться в отеле Westminster.

Жак, не понаслышке знавший об опасностях фронта, часто представлял себе сына на коне, сражающегося под пулеметным огнем. До сих пор, хвала Господу, не было никаких признаков широкомасштабных военных действий. «Армия в боеготовности, – сообщали Клодели семье. – Все уверены в победе. Но будет борьба. Боевой дух превосходен». Однако «несмотря на то, что «фальшивая война» продолжалась, во Франции и на Рю де ла Пэ дела идут неплохо, – говорилось в отчете через шесть месяцев. – Большие Дома моды счастливы». И хотя ограничения военного времени были в силе, все еще можно было побаловать себя модой нового сезона на Рождество 1939 года. Дизайнеры, в частности Жанна Ланвен, делали шикарные цилиндрические сумки, в которых можно было носить противогаз. Военная резиденция в отеле Ritz прославилась хорошо одетыми парижанками в мехах и со спальными мешками Hermès.

Среди клиентов, дающих работу Cartier, был герцог Виндзорский, который «был особенно полезен компании». Летом герцог наслаждался светской жизнью на Ривьере, председательствовал на блестящих, наполненных драгоценностями мероприятиях, таких как Le Bal des Petits Lits Blancs – благотворительный бал в помощь детям, больным туберкулезом. С объявлением войны празднества прекратились, и они с женой бежали в Англию, но королевской резиденции в его распоряжении не оказалось. Изгнанная чета вернулась в город, где он мог общаться с друзьями и все еще жить смутным подобием светской жизни. «Париж веселится по-военному, – заметил Ноэль Коуард. – Никто специально не одевается, и все собираются у Максима».

Назначенный в британскую военную миссию неподалеку от Парижа, герцог Виндзорский продолжал делать покупки на Рю де ла Пэ, 13. Жак, считавший его одним из лучших клиентов до ссылки, был рад снова видеть его. Именно в эти первые месяцы войны герцог заказал большую брошь, которая должна была стать любимым украшением его жены. По своему обыкновению, герцог решил предоставить уже существующие ювелирные изделия – ожерелье и четыре браслета – из своей коллекции, чтобы сделать новую вещь. В этом не было ничего необычного; не только драгоценные камни можно было использовать заново, но и оправы шли в дело в военное время. Поскольку оптовая торговля была запрещена Банком Франции в 1940 году, если клиенты хотели сделать заказ на ювелирное украшение, они должны были сами полностью поставлять металл (в случае с платиной – 135 процентов веса).

Герцог и герцогиня Виндзорские в Мадриде, июнь 1940 года. Герцогиня надела новую брошь-фламинго Cartier

Пьер Лемаршан, вернувшийся в Париж после нескольких лет работы в лондонском магазине, по-видимому, работал над дизайном броши (Фредерик Мью, возможно, также принимал в этом участие). Брошь должна была изображать многоцветного фламинго: с бриллиантами паве для тела птицы и с маленькими изумрудами, сапфирами и рубинами для хвоста. Гениальность дизайна заключалась в том, что нога фламинго была сделана так, что когда герцогиня наклонялась, она не впивалась в нее. Впервые она наденет брошь на публику в день сорок шестого дня рождения герцога, 23 июня 1940 года, в мадридском отеле Ritz. Ее 44-й день рождения, когда она получила брошь в подарок, был всего четырьмя днями ранее.

Конец спокойствию

Для Пьера Картье весна 1940 года, когда он стремился объединить семью и бизнес по ту сторону Атлантики, была временем